Я не сказала ей, что собираюсь идти на похороны. Не сказала, что она мне нужна. Я не попросила её остаться, потому что она бы это сделала. И ей хватило бы одного взгляда на меня – на то, как я наблюдала за конгрессменом и всеми, кто присутствовал на похоронах – чтобы понять, что я пришла сюда не просто так.
— Готова? – спросил у меня Боди.
— Ещё нет, — ответила я, шагая к проходу. В нескольких шагах от меня я мельком заметила знакомую светло-рыжую шевелюру. Эмилия Роудс. Она отделилась от толпы и подошла к дальней стороне могилы. Там она остановилась, опустив взгляд на гроб. Не раздумывая, я зашагала к ней. Когда я подошла к ней, она стояла там с закрытыми глазами, склонив голову. На первый взгляд казалось, что она молится, но подойдя ближе, я расслышала её слова. Они были едва ли громче шепота, но её тело дрожало, когда она произносила их.
— Надеюсь, было больно.
Вот её молитва. Её прощание с Джоном Томасом Уилкоксом.
Через какой-то миг она подняла взгляд от могилы. На её лице застыла скорбь, и она выглядела так же, как и любой другой скорбящий.
Она заметила меня.
— Сколько раз повторять, что мне не нужна твоя помощь? – негромко спросила она.
— Ещё хотя бы дважды, — ответила я.
— Мне нужно идти, — сказала она. – Как и тебе.
Я не последовала совету Эмилии. Вместо этого, я присоединилась к очереди скорбящих, собравшихся перед семьей Джона Томаса. Когда я добралась до начала очереди, конгрессмен Уилкокс взял меня за руку.
— Тереза, — произнёс он. – Спасибо, что ты пришла.
— Я сожалею о вашей потере, — сказала я.
— Это ведь ты его нашла, — слабым и хриплым голосом произнесла миссис Уилкокс. – Ты была с ним, когда… — она не смогла закончить предложение.
— Я была с ним, — сказала я. Я не сказала, что пыталась помочь. Не сказала, что прижимала к его груди свой блейзер, чтобы остановить кровотечение. – Я сожалею, — повторила я, снова переводя взгляд на конгрессмена.
Я повернулась, чтобы уйти, но конгрессмен остановил меня. Его рука тяжело опустилась на моё плечо. Мой желудок скрутило.
— Джон Томас что-нибудь тебе сказал? – спросил конгрессмен. – В конце, когда он… — отец Джона Томаса поперхнулся этими словами.
За час до смерти Джона Томаса, я угрожала рассказать его отцу о том, что он разбрасывается чужими секретами. Я угрожала сказать конгрессмену, что Джон Томас проговорился о его романе.
— Мне нужно идти, — сказала я, вырываясь из хватки конгрессмена. Я развернулась, и вперед шагнула следующая скорбящая. Ей было чуть больше тридцати, она была по-простому симпатичной и рыжеволосой. На ней было черное платье и туфли на каблуке в тон.
Я сразу же узнала её.
— Конгрессмен, миссис Уилкокс, — официальным тоном произнесла она. Скорее коллега, чем друг семьи. – Мои глубочайшие соболезнования.
Я видела конгрессмена с этой женщиной. Я видела, как он зарывается руками в её рыжие волосы. Проходя мимо неё, мне понадобилась вся моя сила воли, чтобы не обернуться. Потому что я узнала любовницу конгрессмена не только по благотворительному ужину.
У конгрессмена Уилкокса был роман с женщиной-экспертом, критиковавшей политику Нолана в новостях.
ГЛАВА 42
Интернет подсказал мне, что эту женщину звали Стефани Ройал.
— Блинчики, — Боди поставил передо мной тарелку.
Я одарила его многозначительным взглядом. Мы вернулись с похорон десять минут назад. Он не стал спрашивать, почему я молчала всю дорогу домой.
— Я умею готовить только два блюда, мелкая: блинчики и моё лекарство от похмелья, — Боди посмотрел на меня, изогнув бровь. – Хочешь, чтобы я достал блендер?
В ответ я взяла вилку и воткнула её в блинчик.