Долгая история (СИ)

— Вообще-то, это называется «вежливость», — скривился Юра.

— Вообще-то, в женском сознании «вежливость» и «флирт» теперь — одно и то же. Милости просим в двадцать первый век!

— Ну, тогда мне здесь не нравится! — проворчал брат, вслед за Сашкой спускаясь по узкой потайной лестнице ещё на один этаж. — И что предлагаешь, встречаться со всеми подряд, как ты?

— А чем плохо? Я люблю разнообразие! — через плечо растянула ехидную улыбку сестра. — Пришли!

Они стояли где-то в медвежьем углу Тибидохса, уткнувшись в глухую стену. По обе стороны, совершая плавный круг, тянулись части уходящих назад коридоров. Освещение было тусклое — магию факелов в этой части давно не обновляли, поэтому их пляшущее оранжевое пламя выцвело и, словно перья жарптиц, больше не разбрасывало вокруг ярких искр. Из соседнего коридора тянул сквозняк, шевеля мех на откинутых капюшонах близнецов.

Сашка с видом человека, который знает, что делает, подошла к сплошной каменной стене и испытующе провела по ней ладонью. Ладонь покрылась слоем грязи. Сашка отёрла её о куртку и, откинув за спину две тёмных, похожих на толстых ужей косы, принялась ходить взад-вперёд перед этим участком. Изредка она тыкала то в один, то в другой кирпич пальцем и беззвучно считала. Юра, сложив руки на груди, исподлобья заинтригованно следил за ней.

Через минуту Бейбарсова хлопнула в ладоши и, подняв перстень, поочерёдно выпустила по красной искре в три совершенно хаотично расположенных кирпича кладки, предварительно легко тронув их пальцами. Затем подошла ближе и обеими ладонями надавила на центральный.

Обтёсанный временем куда умелее, чем некогда руками строителей школы, булыжник подался внутрь и повернулся. Вся стена коридора мелко дрогнула, а затем, заставив пламя факелов панически заметаться, небольшая часть её стала поворачиваться до тех пор, пока не встала поперёк коридора, почти полностью загородив собой проход. Юре пришлось в последний момент отскочить на Сашкину сторону, чтоб не быть разделённым с сестрой.

Придерживаясь пальцами за рукав брата, довольная, но несколько притихшая Сашка вместе с Юрой шагнула в темноту открывшегося хода.

— Ладненько… И где мы?

— Если верить тому, что было написано — в гробнице Ивана Царевича. Знаешь такого?

Юра присвистнул, снимая упавший ему на голову откуда-то из темноты кусок паутины. В паутине уже не одно столетие проживала мумия паука.

— Это тот, который верхом на оборотнях катался? Он же, вроде, кроме Чумихи, единственный маг, кто смог выдрессировать нежить для своих небольших царских нужд. Но, по крайней мере, в них не входило порабощение мира, за что ему человеческое спасибо — уважаю!

— Да, — приглушённо засмеялась Сашка. — Он скорее посылал хмырей сгонять за бутылкой медовухи с утра… или за подружкой. Какая там у него была, Премудрая или Прекрасная?

— Не знаю — эту лекцию по истории мы вместе проспали.

— …Но точно могу сказать, что Премудрая-Прекрасная — не единственное, что у него было! — оживился брат. Он только что буркнул осветительное заклинание, и последняя реплика являлась прямым следствием того, что увидели близнецы, когда вспыхнули и тут же вонюче зачадили массивные, веками не горевшие факелы в кованых скобах.

Затхлое холодное помещение с низким потолком и грибком на стенах, в длину, однако, могло бы занять третью часть Зала Двух Стихий. Отшлифованные плиты каменного пола у входа покрывал такой слой пыли, что они казались совершенно белыми, и ноги тонули в этом ковре, как в снежных сугробах. По мере удаления взгляда в глубь комнаты, «сугробы» становились выше и выше, венчаясь здоровым курганом. Хорошенько присмотревшись, Юра понял, что на полу горами были навалены старые — резные, расписные, инкрустированные какими-то каменьями — сундуки, на которых пыль и паутина веками оседала точно так же, как и на полу. Они-то и были «сугробами». В роли кургана же, как одновременно догадались близнецы, выступал умещённый на возвышение склеп, в котором, судя по всему, покоились бренные останки самого Царевича.

Ветерок, задувающий через открывшийся проход, поднимал отдельные пылинки и крутил в воздухе их маленькие смерчи. Сашка чихнула — гулкое эхо разнеслось до противоположного угла комнаты и вернулось к ней.

Близнецы радостно переглянулись. Они обожали выкапывать в старых закоулках Тибидохса что-то новенькое — даже если это было сопряжено со стопроцентными влетаниями в Поклёповские наказания, которые завуч с превеликим удовольствием и изобретательностью обрушивал на их темноволосые макушки всякий раз, как ловил в непотребном месте и во внеурочный час. Что только прибавляло близнецам азарта. Положа руку на сердце, можно было заключить, что в каждом из них дремало по неукротимому археологу-садомазохисту.