Выудив из ящика у себя за спиной пучок засушенных цветков полыни, ведьма торжественно вручила тот дочери. Софья, левой рукой регулируя огонь, не глядя потянулась за ним, но только царапнула ногтями по стеблям, и пучок, юркнув у неё между пальцев, устремился вниз. Уже левой, более ловкой рукой, она попыталась подхватить его на лету, но только нелепо ударила по связке ладонью, и трава рассыпалась по полу. Тихо помянув Кощеевого коня с досады, Софья присела и принялась сгребать с дощатого пола полынь, пока раскрасневшаяся от духоты и смеха Таня скармливала бурлящему малиновому вареву треть сушеных цветочных головок с другого пучка.
— Как-то неудивительно, что ты не любишь драконбол. С твоей ловкостью проще уговорить чужого дракона самому проглотить все эти красивые блестящие мячики, чем поймать и забросить ему в пасть хоть один! — не удержавшись, поддразнила она, и тут же, спохватившись, серьёзно прибавила: — Не обижайся.
Софья — прекрасно осведомлённая о своих недостатках и, к тому же, с детства привыкшая к острому маминому языку, — только улыбнулась, растянув сложенные ниткой губы. По этому поводу она не комплексовала. Драконболистов в её семье хватало и без неё. Куда больше Софью напрягал легион случайно опрокинутых в учебное время котлов и пересыпанные сверх положенных доз ингредиенты — особенно, когда профессор Клопп был не в духе (то есть, почти всегда).
Впрочем, не желая отказываться от работы с зельями, в этом случае она довольно быстро извернулась и изобрела выход из положения. Выяснилось, что достаточно было полностью сконцентрироваться на одной задаче — и её руки начинали работать с просто пугающей машинной точностью. Но стоило только кому-нибудь начать галдеть ей над ухом, шуметь или, тем более, втягивать её в разговор — ножи немедленно начинали тяпать старшую Бейбарсову за пальцы, порошки пересыпались через края плошек, котлы подпрыгивали на огне, лягушачьи лапки ускакивали в неизвестном направлении, а мерные склянки сыпались на пол штабелями, чему Софья — вместе с Клоппом — была очень не рада. Вследствие этого на парах по практической магии вокруг неё курса с третьего и по сей день образовывалось мертвое пространство — одна из загадочных и, как это часто бывает в коллективе, сама собой всплывших из глубин общего подсознания традиций одногруппников. Хотя у старшей из сестёр Бейбарсовых, по устоявшемуся тибидохскому мнению, был лёгкий (даже чересчур) и смешливый характер, а такого, чтоб она когда-либо с кем-то открыто враждовала, никто вообще не мог вспомнить, почему-то ни у кого до сих пор не возникло желания раскрутить безобидную Софью «на слабо». Так же, как есть что-то противоестественное и напрочь ломающее восприятие реальности в плаче человека, который обычно выполнял социальную роль клоуна, есть что-то устрашающее в перспективе наконец разозлить человека исключительно доброжелательного и терпеливого — в этом случае реакция, как и возможный масштаб урона обидчику, непредсказуемы и простираются от нуля до бесконечности. У многих, к тому же, хватало ума на то, чтоб заметить, что из троих учащихся в школе Бейбарсовых именно у старшей был наибольший магический потенциал, а ещё у трети упомянутых — на то, чтоб помнить, кто её родители (а родителей Бейбарсовых знали все). Совокупность же всех этих факторов давала факт того, что пары практической магии у второго курса магспирантуры были самыми тихими и сосредоточенными занятиями во всём Тибидохсе.
Но сейчас Софья была дома, где тишина в принципе была понятием из области лопухоидной фантастики, поэтому требовать её было неимоверно глупо — да и, вообще-то, совершенно не хотелось.
Едва Танина дочь наконец сгребла с пола последний цветок полыни, в выкрашенную белой краской дверь одна за другим юркнули близнецы. Их темноволосые макушки в заволакивающих кухню парах целенаправленно подрейфовали к холодильнику. Босые ноги зашлёпали по паркету.
— Я, конечно, понимаю, что моим талантам в кулинарии и зельеварении есть, куда стремиться, но на вашем месте я бы всё-таки проветрил помещение до того, как вы перестанете различать в этой дымовой завесе кастрюли и случайно бухните нам в обед сопли тролля, — как бы между прочим заметил Юра, роясь в холодильнике.
— ...Или до того, как вместе запечётесь здесь до хрустящей бронзовой корочки, — дёрнув углом губ, воодушевлённо добавила Сашка, с ногами забираясь на отодвинутый стул и принимая добытую братом из холодильника банку шпрот. Кривые зубцы крышки угрожающе торчали вверх, что, однако, уже не защитило большую часть её содержимого от того, чтоб уплыть в последний путь по чьему-то пищеводу. Сашка проявила милосердие и вместе с прислонившимся к столу сбоку от неё Юрой принялась «добивать» оставшихся, чтоб не мучились.
— Нельзя! — потерев указательным пальцем тонкую переносицу, тем временем отозвалась Софья. — Если проветрить до того, как закончишь готовить, отворот выдохнется. Не эффективно.
— Вот гадство, — вздохнул Юра, меланхолично отправляя в рот капающую маслом шпротину.
— А вас здесь никто не держит!