Долгая навигация

— Болтает… Якорь держит?

— Держит. Здесь хорошо держит.

— Курить хочешь? Закуривай… Ну так? Что тебе?

— Шлюпочку на воду, командир.

— Что?! Боцман!! Ты устройство шестивесельного яла давно учил? Ты спустись на ростры! там шлюпочка стоит! там у нее на транце табличка такая привинчена!.. Ты почитай, что там написано!!

— Знаю, что написано. Мореходность четыре балла написано.

— А ты на́ море посмотри!

— А что на него смотреть. Насмотрелся.

— Во. Кури! Что не куришь? И иди ты отсюда, с глаз долой. Чего ты хочешь?

— Порвет его, командир. Точно порвет. В сорок восьмом году на этой банке сухогруз порвало. Так прямо — пополам.

— Боцман!..

.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

— …И хрен с тобой! Столбом его вытаскивай, понял?.. Гм.

— Поговорили…

— Разрешите идти, товарищ командир?

— Идите.

14. Легенда о Васе, бессменном часовом

Из Ливерпульской гавани
всегда по четвергам
суда уходят в плаванье
к далеким берегам…

Я вспоминаю эту беспечную песенку всякий раз, когда в очередной кают-компании или кубрике после вечернего чая мне начинают рассказывать историю про Васю. История обросла деталями, подробностями, бытом и выстроилась в убедительную легенду. Ее рассказывают на всех флотах, ловко присобачивая обстоятельства дела к местным гаваням и базам. Позволено мне будет рассказать ее еще разок, тем более что я-то достоверно знаю, как все было в действительности.

Итак.

Если вы никогда не имели дела с флотским тылом, и никогда не были так называемым мат. отв. лицом, и понятия не имеете, чего стоит провести по списочным ведомостям заплесневевший корпус усилителя или ржавый болт, то вы представить себе не можете, что такое списать корабль.

Ну, хорошо. Пусть не корабль. Катер.

Деревянный торпедный катер, старой постройки, надежный, широкий, в полста тонн водоизмещением, о двух пушках, двух торпедных аппаратах, мачта одна, дизеля — три, подлежал полному списанию вследствие дальнейшей непригодности к флотской службе. Непригодность усугублялась тем, что, когда катер в последний раз поднимали из воды, чтобы мирно погрузить на трейлер, подложенные под днище бревна выскользнули и два мощных стальных стропа в считанные секунды пропилили сосновый корпус от палубы до палубы. На этом история катера бортовой номер четыреста двадцать семь прекратили течение свое. Старший лейтенант Антабкин грустно снял фуражку.

Для него, командира бывшего катера, жизнь продолжалась и в самом ближайшем будущем обещала повышение и должность старшего помощника на новом корабле.

Новые назначения ожидали его помощника, мичманов, старшин и матросов, и в числе последних рулевого-сигнальщика Василия Шишмарева.

Пока что, погожим летним днем, матрос Вася ни о чем таком не думал, а посмотрел на висящий над бревенчатым пирсом и пыльными лопухами катер, на обнажившего голову командира и тоже снял бескозырку, почесав за ухом.

Катера было не просто жаль: настроение Васи уместно будет сравнить с состоянием погорельца. В пыли возле Васиных башмаков стоял чемоданчик с никелированными нашлепками на углах, а на чемоданчике, распяленная вешалкой, лежала новенькая, блестящая форменка.

Катер погрузили, осиротевший экипаж построили в колонну по два и повели в пустующую казарму.