Долгая нива

Только сейчас вспомнил Меркулов, что и Николай говорил о сыне, солдате, но слова его прошли мимо, заслоненные видением белых птиц. Сын сидел за столом рядом с сестренкой, и она, по выражению ее глаз, была от этого соседства на седьмом небе. Стол был заставлен тарелками с солеными огурцами и помидорами, тонко нарезанным салом, а посреди стола маслено коричневели две большие жареные утки. «Ах, как некстати», — подумал Меркулов, стыдясь своего неожиданного визита.

Солдат, в ладной зеленой рубашке с галстуком («Красивая форма теперь в армии», — мелькнуло в голове у Меркулова), встал, подошел, поздоровался, и Меркулов, взглянув ему в лицо, увидел, как поразительно похож он на мать.

— Из Чехословакии прибыл, во куда фортуна занесла! — суетился Николай.

— Фортуна… — устыдился Анатолий слов отца. — Не фортуна, а наш интернациональный долг.

— У-у, грамотей!

— А ты думал! — стараясь сгладить поучительный тон, обидный для отца, шутливо воскликнул Анатолий. — Законченное среднее.

Меркулов растерянно развел руками:

— Вы уж извините, я понимаю, незваный гость…

— Будет вам, ровно дите малое, — спокойно сказала Груня. — А то, глядите, осерчаю.

— Ну тогда я хоть переобуюсь.

— Это другой коленкор. — Груня задернула белые шелковые шторки на окошках, щелкнула выключателем, над столом розово вспыхнул абажур.

Меркулов начал было вынимать из рюкзака свои съестные припасы, но по глазам Груни понял, что она вправду начинает сердиться. Он достал только яркую, затянутую в целлофан и перевязанную розовой ленточкой коробку конфет, подал Груне:

— Это вам с Маринкой. К Маю, хоть и прошел праздник.

— Да Господи, что это вы, право…

— Спасибо, — тихо сказала Маринка и прикусила нижнюю губку, озорно глядя на Меркулова исподлобья.

Меркулов сел к столу. Потекла неторопливая беседа, но через полчаса Анатолий вскочил, начал надевать шинель и подпоясываться широким солдатским ремнем с бляхой.

— Вы извините… Я пойду, мам?..

— Недолго, Толя, ладно? — с беспокойством сказала Груня.

— Слушаюсь! — шутливо ответил солдат и был таков.

Они посидели еще немного, и Меркулов с Николаем вышли во двор покурить.

Сели на скамью. Помолчали. Теперь уже совсем смерилось, в стороне смутно плыл темный сарай, городьба еле виднелась, а за ней был провал, все тонуло в поднимавшемся от протоки белесо-лиловом тумане.

— Побежал, — раздумчиво проговорил Николай, и Меркулов понял, о ком идет речь и куда побежал Анатолий. — Что ж, дело молодое. Груня вон, как клушка, все квохчет, да ведь не цыпленок. Солдат!

— Что ж, если девушка хорошая…

— Да вы ее летом видели, как за грибами приезжали. Помните, встретились на улице, библиотекарша наша, Нинка Федоровцева.

— А-а, — действительно вспомнил Меркулов. Они с Николаем возвращались из леса, и в глазах, еще хранивших пестроту лесных полян и трав, стояли яркие, всегда будто бы пугающие своей неожиданностью шляпки сыроежек и подосиновиков. Тогда-то им и встретилась Нинка Федоровцева, тоненькая курносая девчушка в брючках. «Пишет?» — спросил Николай. Девушка покраснела до ушей: «Пишет…» «Ну-ну, это так положено: вы солдаты, мы ваши солдатки…»

Она засмеялась и побежала, будто сильно торопилась.

— Девушка хорошая, да, боюсь, утекет из Амбы и моего сманит. Ноне в библиотечный техникум поступает, в Кочугур.

— Что ж, учиться надо.

— И это верно…

Они еще немного помолчали.

— У Анатолия когда демобилизация? — спросил Меркулов.

— На будущую весну, должно… Он ведь как в отпуск приехал! — вдруг оживился Николай и рассмеялся. — Ну, солдат! У них там занятие было, а ноне, сам знаешь, зима какая стояла, почитай, на всей земле. Чехословакия на что Европа, а и там реки льдом покрылись. Ну вот, бегут это они по реке, сам знаешь: «Короткими перебежками…» — Николай сымитировал командирскую команду. — Видать, кучно бегли, лед-то и проломись. Добежали до берега, глядят, а один барахтается в обломках. Шинель на ем, значит, поверх воды, тонуть не дает… Мой-то сызмальства по озерам. Ну, бросился, кое-как вытащил… тут бы что надо, — убежденно продолжал Николай. — Как на фронте бывало? Тут тебе флягу со спиртом, принял внутрь — и будь здоров, не кашляй. Не-ет, у них ноне куда, все по науке. Ну, стало быть, воспаление легких и схлопотал. Командир мне — письмо: так и так, мол, сын герой, благодарю за воспитание. А тут и сам явился не запылился — отпуск дали.

За легкой ироничностью этого рассказа, за шутками да прибаутками слышал Меркулов в речи Николая гордость старого солдата. Потрафил, сказал:

— Что ж, сын в отца.

Николай крякнул, запалил новую папироску.

— В отца… Да не в отца-подлеца…

— Как это?

— Да как уж есть, — Николай встал. — Спать пора, Михалыч. Тебе завтра к рассвету надо угодить на Линево, зори нынче ясные, светает рано. Доедешь один-то, может, проводить?

— Шутишь, Николай?!

— Тогда весло вон приготовь, подсадную в сарае возьмешь. Ну, обласки знаешь где, выбирай любой. Удачи тебе.