Долгая ночь

– Теперь я буду больше следить и заботиться о тебе, Лилиан. Я даже и не подозревал, как быстро ты выросла.

Папа снова подошел ко мне ближе и положил руку мне на голову с такой нежностью, что я удивилась.

– Ты будешь очень красивой, и я не хочу, чтобы какой-нибудь озабоченный сексом молодой человек, испортил твою репутацию, слышишь?

Я кивнула, так как была слишком шокирована, чтобы говорить. Папа задумался на мгновение, а затем кивнул своим собственным мыслям.

– Да, – сказал он, – вижу, что мне придется взять на себя главную роль в твоем воспитании. Джорджиа слишком увлечена своими любовными рассказами, не имеющими ничего общего с реальностью. Скоро в один прекрасный день мы с тобой встретимся для взрослого разговора о том, что происходит между мужчиной и женщиной и чего нужно остерегаться. – Что-то вроде улыбки быстро промелькнуло на его лице. – А пока ты будешь вести себя праведно и пристойно, поняла, Лилиан?

– Да, папа.

– И никаких дальних прогулок, подобно той, с Томпсоном или с кем-нибудь еще. Любой юноша, кто хочет ухаживать за тобой надлежащим образом, сначала должен встретиться со мной. Объясни это каждому, и у тебя не будет неприятностей, Лилиан.

– Но, папа, я не сделала ничего плохого, – сказала я.

– Возможно – нет, но раз это выглядело плохо, значит, это – плохой поступок. Таким образом, ты будешь еще лучше об этом помнить, – сказал папа. – Поэтому в мое время, если молоденькая девушка прогуливалась в лесу с молодым человеком без сопровождения, то этот человек должен был жениться на ней, или ее репутация была бы испорчена.

Я уставилась на него. Почему испорчена репутация только женщины? Почему так же не мужчины? Почему получалось, что мужчинам позволено это, а женщинам – нет. Я хотела получить ответы на мои вопросы. А как относиться к тому случаю, когда во время пикника я наткнулась на папу и Дарлинг Скотт? Воспоминание было так живо, но я не решилась упомянуть об этом, хотя случай всплывал в моей памяти как нечто, что не выглядело плохо, но было плохо.

– Хорошо, – сказал папа, – но помни – ни слова об этом твоей матери. Эта тайна навсегда останется между нами.

– И Эмили, – горько напомнила я.

– Эмили всегда выполняла все, чтобы я ей не говорил, так будет и впредь, – объявил он.

Затем папа развернулся и направился к двери. Он обернулся и по его суровому лицу пробежала улыбка. Почти так же быстро папа снова стал прежним и нахмурился, прежде, чем оставить меня одну, чтобы обдумать то, что только что произошло между нами. Сгорая от нетерпения, я бросилась вниз рассказать все Евгении.

У Евгении был не очень удачный день. Последнее время она все больше зависела от приборов, облегчающих ей дыхание и принимала много лекарств. Ее полуденный сон длился все дольше, чаще ее можно было увидеть спящей, чем бодрствующей. Она выглядела бледнее обычного и очень похудевшей. Даже малейшее ухудшение ее здоровья пугало меня, и когда бы я не заставала ее в таком состоянии, мое сердце начинало биться, а в горле образовывался ком. Я вошла к ней в комнату и увидела, что Евгения лежит в постели, ее без того крошечная головка выглядит еще меньше на фоне огромной белой пуховой подушки. Она как бы погружалась во все эти тюфяки, съеживаясь на глазах, и, казалось, вот-вот вовсе исчезнет в них. Несмотря на очевидные неудобства и усталость, ее глаза загорелись, как только я вошла.

– Привет, Лилиан!

Евгения с усилием оперлась на локти, чтобы сесть. Я бросилась к ней на помощь. Затем я взбила ей подушку и усадила ее поудобнее. Евгения попросила немного воды и отпила глоток.

– Я ждала тебя, – сказала она, протягивая стакан. – Как школа?

– Прекрасно. Но с тобой-то что? Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила я ее. Я села к ней на кровать и взяла ее за руку. Ладонь Евгении была такой маленькой, мягкой и невесомой, будто из воздуха.

– Со мной все в порядке, – быстро сказала она. – Расскажи мне о школе. Было что-нибудь новенькое?

Я вкратце рассказала ей об уроках математики и истории и о том, как Роберт Мартин окунул косичку Эрны Эллиот в чернильницу.

– Когда она встала, чернила запачкали ей сзади все ее платье. Мисс Уолкер была в ярости. Она вывела Роберта из класса и так отлупила его классной линейкой, что даже через стены нам были слышны его вопли. Он не сможет сидеть, наверное, целую неделю, – сказала я, и Евгения рассмеялась. Но ее смех перешел в ужасный кашель, приступ которого был так силен, что, казалось, он разорвет её на куски. Я поддержала ее и осторожно похлопала по спине, пока кашель не прекратился. Лицо Евгении покраснело, ей трудно было дышать.

– Я бегу за мамой, – крикнула я, поднимаясь, но она схватила меня за руку с удивительной силой и затрясла головой.

– Все в порядке, – прошептала она, – это часто случается. Со мной все будет в порядке.

Я закусила губу и, проглотив навернувшиеся было слезы, снова села рядом с ней.

– Где ты была? – спросила Евгения. – Почему ты так долго не заходила ко мне?