Долгая ночь (СИ)

Среди девчонок принято вздыхать на крупных хищников: они-де мужественные, сильные, и вообще с ними как за каменной стеной. Даже будучи подростком, я не хотела ни за одну мохнатую стену спрятаться: какой бы рыцарь ни был великолепный, если ты постоянно с кем-то дерёшься, это обязательно плохо кончится.

Лучше бы встретить какого-нибудь лося. Тоже большой, но зато какой спокойный.

О чём я вообще думаю? Вовсе и необязательно вообще что-то такое происхо…

В переулке хлопнуло, грохнуло, раздался звон стекла, а потом — приглушённый вскрик.

Нёбо ужалило запахами. Зверь внутри рванулся, ощерился.

Долгие секунды я сомневалась. Но потом снова зазвенело, заскрежетало, до меня долетело робкое эхо заклинаний, — мои пальцы сами собой сжались в кулаки, — и я припустила бегом.

Не в переулок, нет, — я же не дурочка.

Поскользнулась, чуть не упала, с трудом выровнялась. Вскарабкалась по заснеженной лесенке. Дверь телефонной кабины замело и приморозило, я какое-то время пыталась сбить лёд ботинками, сдалась и кое-как заговорила на словах, — пар поднялся горячим облаком. Стянула варежки, сорвала трубку и с силой вжала в корпус крупную красную кнопку экстренных служб.

Гудок. Пауза. Гудок.

Ноги вытанцовывали нервную чечётку.

— Шестое отделёние, сержант Дорики, где вы находитесь, что у вас случилось?

Как он может быть — на такой-то работе, — таким спокойным?!

— Я на Вальсовом мосту, — голос не слушался. — На углу набережной и переулка Тореза что-то… взорвалось. Пахнет кровью и адреналином.

Полицейский задал мне ещё какие-то вопросы, я кое-как на них ответила.

— Оставайтесь на месте, — сурово велел мне сержант. — Наряд прибудет в течение десяти-пятнадцати минут.

Пятнадцать минут!

За пятнадцать минут можно принять корону Полуночи, или поймать своего зверя, или утонуть в горной реке. Что уж говорить о том, чтобы убить одного там двоедушника!

Ты сошла с ума, сказало что-то внутри меня. Просто придурошная. Тебе сказали оставаться на месте, а ты что придумала, суицидница? Ты так старалась проложить свою собственную дорогу, — и всё для того, чтобы просто взять и глупо подохнуть, да?

Я даже не отмахивалась от этих мыслей, они просто летали вокруг и гудели, как помойные мухи, мерзкие и бессильные. Всё моё внимание занимали карманы и сумка.

Не может же быть такого, чтобы у артефактора не нашлось ничего полезного?

Запуталась в застёжках, выругалась, высыпала вещи прямо на снег. Разворошила ладонями, — где я успела потерять варежки?

Пучок проволоки. Блюдце. Полная нитка крупных бусин красного граната. Неогранённый турмалин, не слишком высокого качества. Перья. Бытовой клей. Стеклорез с алмазным напылением.

У меня отчаянно дрожали руки, но стоило коснуться инструментов, и панический мандраж отступил. Я всадила в турмалин чары; расстелила на мосту шарф, ссыпала гранат на край и криво-косо вычертила знаки; губы будто сами вспомнили слова, которыми Арден создал огурец с глазами, и заковали ими бусины в шары ледяной брони.

Это всё заняло, может, минуту или полторы.

Старшая ласка, та, что представилась в мастерской Матильдой, говорила: мол, ласки — они находчивые. Если очень надо, ласка сошьёт парашют из мужской рубашки и такой-то матери, десантируется на врага и разгрызёт ему горло зубами.

Тогда, шесть лет назад, я подумала: Полуночь, какой ужас. И что же, кто-то может подумать, что это — про меня?

Но нужно, кажется, признать: она не во всём ошибалась.

В переулке больше не гремело, но воздух загустел от чар и недосказанных слов. Страх во мне забрался куда-то в правое подреберье и свернулся там колючим клубком, освободив от себя разум; я перетащила поближе шарф со снарядами и осторожно выглянула за угол.

Всё было… не очень. «Кое-кто знакомый» оказался крепким на вид, совершенно лысым мужчиной, — Арден сумел сильно обжечь ему лицо, и кожа пузырилась жуткими красно-чёрными волдырями. У самого Ардена обе руки повисли плетями, и с пальцев правой обильно текла кровь.

Между ними искривлённым кругом валялись обломки артефакта вперемешку с гвоздями и чёрной крошкой. Чуть поодаль встал на дыбы азвороченный мусорный бак, — кажется, кто-то из них лупил площадными чарами.

— Щщенок, — выплюнул лысый.

Арден вышёптывал под нос какую-то формулу, но сбился и лишь чудом увернулся, когда противник швырнул в него молнию. Плохо.

Я стиснула зубы, размяла пальцы и низенько кинула турмалин; он ударился в сапог и раскрылся над Арденом щитом. Миг, бросок — «снежок» с начинкой из граната ударил в обожжённое лицо и разлетелся жалящей ледяной пылью. Миг — и новая молния ушла в стену.

В конце переулка пронзительно закричала женщина. Топот ног, звон стекла, — я перестала слушать.

— Вали отсюда, идиотка!

Это Арден, — он, как ясно, был полон благодарности. Я оскалилась и кинула ещё две ледышки, одну за другой. Лысый взвыл, неразборчиво выругался, откинул осколки чарами, — и нашёл меня взглядом.

Свои щиты я повесила на стеклорез: ничего получше уже не нашлось. Они скрипнули от чужих слов, но выдержали, а я швыряла шары с гранатом один за другим, пока Арден что-то плёл.