Долгая зима

До дороги было теперь примерно полмили. К кромке пляжа спускалась рощица каких-то хвойных деревьев, устлавших крохотными шишечками ложбину между двумя холмами из песка. Вокруг не было ни души, лишь слабо доносился шум набегающих на берег волн.

Мадлен принялась разбирать провизию. В сумке оказалась даже одноразовая бумажная скатерка и две картонные тарелочки. На свет появились ломтики холодной говядины, язык, холодный цыпленок, картофельный салат в пластмассовой коробочке, хитроумно нарезанные помидоры, маленькая бутылочка с маслинами и пузырек с кисло-сладкой фруктовой приправой к мясу. Кроме того, им предстояло осушить большую бутылку с лимонадом и две бутылочки пива, закусывая двумя персиками. Заботливые руки не забыли уложить в сумку хлеб, соль и перец.

– Не хватает только масла, – сказала Мадлен. – Но оно бы потекло. А хлеб выглядит аппетитно и без него. Хочешь пива, Энди?

Он кивнул:

– Мы неплохо понищенствовали для первого раза.

– Славная женщина. Надеюсь, у нее не будет неприятностей.

– Из-за того, что она поделилась с нами едой? Как же ее муж об этом узнает?

– Вдруг он заставляет слуг шпионить за ней? Мне не слишком понравился этот их Карл. Будем надеяться, что все обойдется, и наслаждаться трапезой, ведь ей хотелось именно этого.

Мадлен завершила приготовления и оглядела импровизированный стол.

– Ни вилок, ни ножей. Наверное, они у сэра считанные. – Она потрясла сумку, и на песок упал последний пакетик. – Пластмассовые ложечки. Это уже кое-что. А еще сигареты и коробок спичек.

После ужина Мадлен собрала оставшуюся еду. Эндрю зажег две сигареты и протянул одну ей.

– «Велосипед», – сказал он, разглядывая пачку. – Новая марка. Думаю, к этому можно привыкнуть. Если только нам позволительна такая роскошь, как курение.

– Сколько у нас денег?

– Один нигерийский фунт. Плюс несколько шиллингов и пенсов.

– Завтра придется заняться поисками. Нужна и работа, и жилье.

Эндрю откинулся на спину и стал смотреть в небо. Было уже достаточно темно, чтобы разглядеть звезды, но сполохи, только что мелькавшие в его глазах, тут же погасли, стоило ему сфокусировать зрение.

– Здесь можно увидеть Южный Крест? – спросил он. – Думаю, что да.

– А вот как быть сегодня? – задумалась Мадлен. – Мы не сможем вернуться в отель.

– Есть надежда, что нам позволят провести ночь на полу в посольстве…

– Здесь по крайней мере тепло, – сказала она и прикоснулась к его руке. – Мы можем спать здесь, на пляже.

– Не слишком-то комфортабельно.

– Зато чисто и спокойно. Мне не улыбается перспектива возвращения в город. – Она указала на сумку. – На завтрак еды хватит.

– Тогда решено.

– Тебе этого никогда не хотелось? – спросила она. – Ребенком, когда ты попадал на побережье? Мне – да.

– И мне, – ответил Эндрю. – Только я забыл.

Они проговорили еще с час, пока в остывшем небе не загорелись настоящие звезды. После этого они пожелали друг другу доброй ночи и устроились по негласному соглашению каждый в собственной выемке в песке. Некоторое время в отдалении тявкала собака, но лотом угомонилась и она. Лишь волны продолжали мерно набегать на пляж.

Когда Эндрю проснулся, в небе горела половинка луны, только начавшая карабкаться вверх. Мадлен мирно спала.

Он тихонько поднялся, стараясь не потревожить ее, и побрел в рощу. Здесь почему-то было еще более одиноко, чем на бесконечном пустынном пляже. Он потянулся: от лежания на песке у него свело мышцы спины.

Эндрю вернулся на пляж, остановившись по другую сторону песчаного холма. Ночь была очень теплой, но его все равно пробирала дрожь. В безжалостном свете луны он вспомнил обо всех своих утратах. Прежняя работа, даже сама Англия казались сейчас чем-то совершенно нереальным. Он сожалел о сыновьях, которые, как он теперь ясно видел, отойдут от него, какая бы трудная жизнь ни ожидала их в ближайшем будущем. Утрата Кэрол не вызывала у Эндрю ни малейшего сожаления; он не чувствовал к ней даже отвращения. В этой прозрачной ночи все, что ему когда-либо принадлежало, что совсем недавно имело для него хоть малейшее значение, утратило всякий смысл. Он расставался с прежней жизнью без горечи.

Охватившее его сейчас чувство не было чувством потери. Это было нечто худшее: он ощущал себя нагим, на теплом ветерке ныли незащищенные кости. Пусть все то, с чем он сейчас расставался, было иллюзией – Эндрю не мог представить себе, как без нее существовать. Боль, пронзившая его, была хуже боли, причиняемой неразделенной любовью, ибо любовь всегда сулит надежду. Он встал на колени и повалился головой на песок. Это была молитвенная поза, только ему некого и не о чем было молить. И нечего предложить. Он сознавал лишь одно: и внутри, и вокруг расстилалась пустота.

Эндрю не слышал шагов Мадлен и вздрогнул, когда она прикоснулась к его плечу.

– Энди, – раздался ее голос, – с тобой все в порядке?

– Да, вполне-, – сухо ответил он.

– Я так испугалась. Проснулась, а тебя и след простыл.

Эндрю молчал.

– Когда остаешься ночью одна, тут же превращаешься в ребенка. Со мной так всегда.