Долгие каникулы в Одессе

— Так это, вчера вечером Гриня и говорит, надо бы на пляж посмотреть, там компания с утра гуляла вдруг перепились? Так пошмонать бы можно, а то третий день без интереса сидим, только двух пьяных и раздели-то. Но не случилось, они хоть и пьяненькие были, но своими ногами ушли. А тут глядим сидят трое мелких пацанов и Сонька с ними. Вот Гриня и говорит — Щас шуганём мелких!

— Постой! — Цыган вынул изо рта трубку. — Так ты Соню знаешь?

— А кто её не знает? Деловые пацаны — так все! Нам же Червонный показывал кто в вашем дворе живёт. Мы и Додика с Ариком знаем. С ними только один русак незнакомый сидел. Вот из-за этого поца весь кипишь и начался.

— А если вы знали за Соню и Додика с Ариком, так зачем к ним подошли?

— Так это ж Гриня! Вы его не знаете, а у него если засвербело в одном месте, так и не остановишь опосля. Но и он ваших соседей знал, наверное, пошутить хотел? — Стёпка пугливо отвёл взгляд в сторону и горестно вздохнул. — Мне-то почём знать?

— Ах вы… — Червонный грязно выругался. — Вам что было сказано? Никого во дворах уважаемых людей не трогать! Вы… — и тут вор закрутил такую словесную конструкцию, что Цыган в изумлении приподнял бровь. Такого отборного мата он уж давно не слышал.

— Писюки! Вы уважаемых людей на проблемы хотите поставить? — от мощной затрещины Стёпка кувырком улетел в угол халупы.

— Погоди, Червонный. На правёж у тебя время ещё будет. Ты мне пацанчик поведай, что этот русак вам говорил?

— Так это, сначала предлагал нам всё забрать и краями разойтись. Засцал, наверное. — Стёпка шмыгнул носом и вытер кровь из разбитой губы. — Только я сейчас думаю, что он кипиша не хотел. Он же сказал потом, что Сонька его девчонка, а братья ему друзья. Вот и не хотел, что они от нас огребли. А он-то и не боялся ничего, спокойный такой стоял, вроде бы даже равнодушный.

— Я ещё удивился поначалу, он же по виду совсем домашний и видимо ни разу не битый. А судя по всему, вообще не местный, вот и не понимал, что с Гриней разговоры не к добру, а шутки плохи. Но вот когда Гриня сказал, что Соньку с собой заберёт, а Микола ещё и платье на ней задрать захотел, вот тогда он и сказал, что это беспредел и он нам всем жопы на британские флаги порвёт.

— Вот Гриня и вспылил. Он вообще в последнее время был больной на всю голову, а тут какая-то малявка возражать решила. Вот он и ударил поца. Если бы попал, то убил бы точно. Удар у Грини, что надо был. Только я не понял, что потом произошло. Как Гриня ударил, это я видел, но вдруг он сразу сам падает, а этот поц уже возле Фимы и тот тоже падает. А потом он уже возле Петрухи и бьёт его по бейцам. — Стёпка нервно передёрнул плечами и машинально прикрыл пах руками, видимо представляя, что это ему сейчас туда прилетит пинок.

— А потом совсем непонятно. Микола на него сверху прыгнул, он же у нас самый тяжёлый, мужиков и тех роняет. Это его любимый приём, навалиться сверху и держать пока другие пацаны не подоспеют. А тут смотрю только ноги вверху мелькнули, и этот поц его уже пинком в челюсть… и сломал её. Если бы в висок попал, то убил бы. А потом ко мне идёт и говорит: «Запомни, я Миша-Лапа с Молдаванки, Отрада теперь моя!» и ещё откуп за порванную рубашку приказал занести. А ещё говорит «кого из вас здесь увижу того тут и прикопаю». Он точно не наш. Наш бы сказал «притоплю».

— А ты и обосрался? — Червонный со злой усмешкой посмотрел на Стёпку и перевёл взгляд на Цыгана. — Интересный хлопец у нас тут нарисовался? Что скажешь Цыган, ты всё услышал что хотел? Может теперь расскажешь, какой у тебя в этом деле интерес и кто такой этот «Миша-Лапа»? Не зря же ты за него спрашиваешь, а я так впервые за него слышу.

Цыган не спеша выбил трубку и задумчиво произнёс:

— Я свою первую каторгу на Сахалине отбывал. Там разного народа хватало. Было много узкоглазых, их и не разобрать непривычному человеку. Где китаец, где корец, или японец, к примеру, даже через десять лет я с трудом различал. Дрались каторжане между собой часто. За пайку, за барахло, просто по злобе.

— Но с узкоглазыми старались не связываться, себе дороже выходило. Попадались среди них такие умельцы, что одним ударом ладони сердце останавливали или позвоночник ломали, что уж тут говорить о печени или селезёнке? — Цыган вновь начал набивать трубку табаком и взглядом указал Червонному на стакан. Тот понятливо кивнул и разлил остатки самогона по стаканам.

— Что-то я тебя Цыган не пойму, а при чём тут Сахалин?

— Жил в Одессе уважаемый гешефтмахер Иосиф Гальперин по прозвищу Йося Бриллиант.

— А! Так я слышал за него, но он вроде бы в Америку ноги сделал? Что-то у него не срослось, людей кинул на деньги. И причём тут он?

— Не, не кинул, подставили его. Люди потом разобрались и даже писали ему что претензий к нему не имеют и в Одессе ему снова рады. Но он уже умер к тому времени. Однако остался у него сын, о котором в Одессе знали и помнили. Жена Иосифа увезла сына во Владивосток к родне, где тот и вырос. Моя соседка Фира — двоюродная сестра этого Иосифа. Она переписывалась с его женой звала её с племянником в Одессу.