Долгие каникулы в Одессе

Так зима и пролетела. Занятия в институте с педагогами, новые песни для Хачатура и Тани, партитуры Столярову и репетиции в клубе. Фляйшман, хоть и частично, но всё-таки добился уступки от руководства конторы. Впрочем, оно особо и не возражало, понимая нашу ситуацию, но не горя желанием хоть как-то нам помочь материально. И переложило все финансовые проблемы на наши плечи. От того, с переносом танцев под крышу клуба изменилось не только расписание «танцевальных вечеров» (они стали проходить в субботу и воскресенье), но и в пять раз выросла цена входного билета, став равной одному рублю. Что было «больно» по местным меркам.

Но нам пришлось за свой счёт принимать на постоянной основе дворника и по совместительству истопника. И нанимать гардеробщика в концертные и танцевальные дни, в остальное время работавшего обычным разнорабочим при клубе. Уборщица тоже приходила по утрам «за наши» полставки. А также пришлось оплачивать дрова для отопления клуба и электричество, да и дивертисмент тоже денег стоил. Резкое повышение цены на билеты привело к столь же резкому снижению посещаемости клубных танцев, но только в первое время.

Уже через месяц у нас опять было столпотворение, но радикально изменился состав публики. Если летом на танцы в сквер приходили в основном молодые рабочие и работницы порта, то сейчас в клубе преобладала «золотая молодёжь» Одессы. И, к моему немалому удивлению, среди нэпманских сыновей и дочурок вполне неплохо себя чувствовали отпрыски партийной и советской элиты города, да и сами папаши и мамаши не считали для себя зазорным посетить наши танцы и если не потанцевать самим, то полюбоваться на своих веселящихся «детишек», а заодно «в неформальной обстановке» обсудить свои дела. Ну прямо, как и в «моём прошлом» времени.

Наши расходы возросли, но руководство конторы наотрез отказало Менделю в установлении платы за концерты. Они по-прежнему были бесплатными и Фляйшман в ответ, так же категорически отказался увеличить продолжительность концертов. Представления для работников конторы теперь и так давались каждое воскресенье и длились два с половиной часа. Давать по одному концерту в субботу и воскресенье, или увеличить продолжительность концертов до трёх часов, художественный руководитель ансамбля отказался наотрез, мотивируя это усталостью музыкантов.

Такой демарш худрука вызвал предсказуемое неудовольствие начальства, и Мендель всё чаще стал «поглядывать» в сторону филармонического товарищества. Начавшееся противостояние мне очень не понравилось. В клубе мы были сами себе хозяева и в наш репертуар никто не вмешивался. Но что будет, если мы перейдём под крыло «профильной» организации? О былой свободе придётся забыть и это самое малое что нас ожидает. Но были и другие проблемы, связанные с таким возможным переходом.

Для нас уйти «под крышу» филармонического общества было непросто ещё и по той причине, что сразу «зависали в воздухе» две кандидатуры наших музыкантов. Толика Волкова, имеющего «волчий билет» ещё со времён учёбы в консерватории и Сергея Осадчего, как сына «социально чуждого элемента». Да и ударная установка являлась собственностью конторы. А без неё мы уже не представляли дальнейшего существования ансамбля. Уже точно не помню кто, но кто-то из музыкантов в «моём» времени высказался в том духе, что, мол, «ваша группа настолько хороша, насколько хорош ваш ударник».

Полностью согласен с этим высказыванием. Ударная установка просто перевернула мир эстрадной музыки разделив его на «до» и «после». И где нам в случае чего брать новую установку, мы понятия не имеем. Но и выполнять возросшие требования к ансамблю нам было нереально. Надо было как-то решать эту проблему и «посовещавшись» с Менделем мы решили обратиться за помощью к Столярову.

— Ну а от меня-то вы чего хотите? — Григорий Арнольдович по моей просьбе согласился принять Фляйшмана. И теперь мы втроём сидим в его кабинете и Мендель, горячась рассказывает моему ректору о нашем ансамбле и ситуации вокруг него. Выслушав наши проблемы, профессор задумчиво крутит в руках карандаш и недоумённо на нас поглядывает. — Я не имею к филармоническому товариществу никакого отношения. И хотя знаком с его руководством, но даже не представляю, чем могу вам помочь.

— Помогите нам организовать и провести концерт в здании филармонического общества!

— Что? Где? — похоже мой профессор настолько ошеломлён столь нахальным предложением, что даже его привычная мне сдержанность даёт трещину.

— Мендель Иосифович, а в здании Оперы, Вы-таки свой концерт провести не желаете? А шо? Если уж болеть, так на всю голову, чего мелочится-то насморком? Ну, ладно, Миша ещё не совсем понимает, что можно, а что нет, но Вы-то взрослый человек! Вы как себе представляете выступление самодеятельности на сцене, где пел сам Шаляпин! Да вы в своём уме? Это же профанация искусства, если не сказать большего!

Вот тут уже вступаю в разговор я. Теперь моя очередь уговаривать профессора.