Долгие поиски

Но так никто и не пришел. К трем часам они собрали гараж (Вадим нервничал, поэтому работа шла медленнее обычного) и пошли по домам. И с каждым прошедшим часом, с каждым шагом, отделявшим от ворот гаража, опасность словно уменьшалась. Почему-то казалось, что если бы пришли, то пришли бы быстро. А раз не пришли, значит, пронесло.

Или просто невозможно долго находиться в таком страхе и неизбежно должно было прийти успокоение?

Домой подходил почти совсем уверенный, что пронесло.

Какое счастье!

6

Вадим отдохнул немного и поехал в центр — «в город», как говорят в новых районах: нужно было зайти к Леве Мальцеву, товарищу по факультету. Когда-то они познакомились в яхт-клубе, оба хотели ходить под парусом, но оба долго в клубе не выдержали. Потом Лева поступил на матмех, а год спустя — Вадим. Многие знакомые решили, что Вадим пошел в математику из подражания другу: Вадима прочили в филологи. — но сам Вадим подражание яростно отрицал. Теперь Лева на год раньше оказался в аспирантуре и с моцартовской легкостью писал кандидатскую, которая, если верить легендам, давно уже переросла в докторскую. Впрочем, Вадим легендам этим не совсем верил: известно, что легенды прилипают к ярким фигурам, а Лева Мальцев как раз и был такой фигурой, недаром он больше известен среди множества своих поклонников и поклонниц как Дон Карлос.

И не так уж нужно было Вадиму зайти к Дону — так обычно сокращали завсегдатаи, — то есть формальный повод был: отдать Колмогорова, которого Вадим держал уже месяца три, но Лева не напоминал и можно было держать еще столько же. Сокровенная же причина состояла в том, что наступал момент, когда Вадиму необходимо было прийти в этот облицованный серым гранитом дом, подняться в тесном старом лифте на седьмой этаж и оказаться — нет, не в гостях у Левы Мальцева, а в Замке бурь, единственном и не похожем ни на какой другой дом Замке — жилье Дона. Необходимо, хотя Вадим и не причислял себя к сонму слепых поклонников Дона. И сегодня более необходимо, чем когда-нибудь. Хорошо, что сегодняшняя необходимость совпала с воскресеньем.

В другие дни увидеть Дона почти невозможно: либо он запирается в Замке и не отвечает на звонки — иначе совершенно не дадут работать, либо носится по городу по своим многочисленным и не всегда понятным Вадиму делам. В воскресенье же с утра до вечера  п р и н и м а е т, и все желающие его видеть едут в Замок. Лифт трудится почти без передышки.

Приходят и спрашивают как о само собой разумеющемся:

— Знаете, Дон, я еду во Львов, где бы там переночевать?

Немедленно извлекается на свет записная книга — размером с том энциклопедии, — и проситель получает два-три адреса: можно при этом не сомневаться, что с рекомендацией из Замка везде примут как дорогого родственника, потому что хозяева в свое время бывали в Замке и запомнили это событие на всю жизнь.

Или посетитель прямо с порога осведомляется:

— Скажите, Дон, в каком году первый раз приезжал к нам Клемперер? Мы тут поспорили.

И следует немедленный ответ:

— В ноябре двадцать четвертого. Играл ге-мольную Моцарта и Четвертую Брамса, — потому что о музыке Дон Карлос знает все, что только возможно знать. А чего не знает, того и знать не стоит.

Нуждающимся достает книги, пластинки, лекарства. Книги — только хорошие, пластинки — только с настоящей музыкой. Какой-нибудь джаз или шлягер в Замке так же невозможен, как пулемет на рыцарском турнире. Просить достать ондатровую шапку или копченую севрюгу никому в голову не приходит.

Но идут в Замок не только с просьбами — с дарами. Несут всевозможную антикварность: какие-то немыслимые фонари, настоящие шпаги, недавно подарили музыкальную шкатулку: ставится жестяной диск, заводится пружина — и раздается наивная серебряная музыка. А коллекцию станционных колоколов Дон Карлос в своих странствиях собрал сам. Каждый колокол звенит своим тоном, так что «Вечерний звон» вызванивается почти чисто…

Вадим покрутил старинный звонок. Дверь открыла Катя Овчинникова. Кто-то когда-то объявил ее вылитой лермонтовской героиней, и с тех пор ее стали звать Княжной Мери. Завсегдатаи Замка все имеют прозвища, новичок без прозвища чувствует себя неполноценным: прозвище означает признание.

— Ой, Тони! Ужасно давно тебя не видела!

Столь почетного прозвища — ведь имелся в виду сам Тони Зайлер, трехкратный олимпийский чемпион! — Вадим удостоился за свои скромные успехи в слаломе и, стараясь не подавать вида, гордился этим честно заработанным именем.

— Целуй, только осторожно, чтобы мне тебя руками не задеть: пол мою.

Посторонний подумал бы, что Мери — жена или возлюбленная хозяина, иначе зачем бы она мыла пол, и посторонний бы ошибся: если Мери и имела когда-то столь честолюбивые надежды, то они давно улетучились, она уже успела и замужем побывать, но осталась в кругу вернейших поклонниц, а до жены или признанной возлюбленной Дон Карлос не возвышал никого, а если какая-нибудь и старалась выбиться в фаворитки, ее ждало жестокое разочарование, но разочарованные почему-то не покидали Замок совсем, но возвращались на положение почитательниц.