Долгий дозор

Мысли стали путаться. Перед Егором вдруг прошла Маринка… кокетливо завернутая в одеяло, как в невиданно красивый плащ-палатку… потом пошел дождь, и Егор удивился — вроде, не время для дождя… лето в разгаре… а потом ни с того, ни сего карачи рылся в песке и вдруг рассыпался на целую кучу маленьких муравьев… «Нет, не муравьев — маленьких карачи! Маленьких карачи!» — спокойно подумал Егор…

И уснул. Как в черный ил Иртяша провалился.

* * *

Ничего хорошего не сказал им мулла-батюшка при встрече. Вызверился только на пришельцев, мрачно головой кивнул на их приветствие. Огромный, заросший бородой по самые глаза, он был выше даже Саввы… да и в плечах пошире. Странный его комбинезон — армейский, но какого-то зеленого цвета с желтыми и темными пятнами — не песчаной раскраски, нет! — казалось, был ему тесен. Хотя, как может быть тесной нано-ткань?

— Мы пришли поговорить о Комбинате, — спокойно сказал Зия.

Мулла-батюшка повернулся и махнул рукой куда-то внутрь Храма.

Егору до смерти хотелось зайти, но он боялся. Сзади переминался с ноги на ногу Ромка-джи, а чуть в стороне стояла Мама-Галя. Платок на ней был повязан на мужской манер — сзади. Выбитый глаз повязкой прикрыт… потому что веко запало. А так, если привыкнуть к повязке, она всегда была красивой. Маринка вся в нее — и волосы такие же буйные, черные. Только Маринка их в хвост забирает, а Мама-Галя почти всегда распущенными носит… «черная комета», как однажды назвал ее дядько Саша. И выбитый глаз, и мужской комбинезон ее не портят, и даже самодельные мягкие сапоги из верблюжьей шкуры. Все равно, на зависть всем женщинам Города, абсолютно все мужики на нее поглядывают.

— Николай, — позвала она муллу-батюшку, тот тяжело обернулся в дверях. — Мы тоже все зайдем, ладно?

— Зачем? — помедлив, спросил мулла-батюшка.

— А вот там и узнаешь, — с вызовом ответила Мама-Галя. И вдруг ласково так: — Николай, ну что ты? Людям помощь нужна…

Мулла-батюшка засопел, насупился, а потом отвернулся, буркнув:

— Двери Храма для всех открыты. Денно и нощно. — И прошел внутрь.

Храм в Городе был хороший. Егор сказал бы даже — знаменитый Храм. Ежели кто в Город приезжал — все восхищались. Далековато стоял, на отшибе, но «путь к Господу-Аллаху коротким не бывает», как говорил мулла-батюшка.

Войдешь в Храм — мозаика бликами тонкими, огоньками живыми льнет. Люди какие-то… планеты… флаг красный…

Из древневерского только одна надпись и понятна: «Кино». Вот, поди, компьютер-то здоровенный здесь стоял! Ромка-джи говорит, что тогда фильм-файлы с запахом показывали. Врет, конечно, но здесь, перед красотой такой, поневоле поверишь…

Один молельный зал чего стоил! Огромный, красивый! Со сценой-алтарем для избранных, с белым экраном во всю заднюю стену алтаря, с небольшой комнаткой за противоположной экрану стеной, два небольших окошка которой выходили прямо в зал над головами молящихся, рассаживающихся на вытертых добела креслах, стоящих строгими ровными рядами.

Бывало, как включит священник энигму — просто плакать хочется. А на экране святые картины плывут: Москва, космос со звездами и планетами, Господь-Аллах на серебряном облаке руку Адаму протягивает, Иисус на горе проповедует, Давид Микеланджело хмурится, Святая Мона Лиза улыбается, Великомученик Тагил-мэр-бай, Танк Веры-Истины, пламенем объят, врывается в гущу врагов на своей боевой машине и атом-заряд вручную взрывает. Имам-отступник на ветке, иуда, болтается. Гагарин-шайтан весело смеется…

Егору всегда его жалко было — чего вот к солнцу стремился? Хотя, в принципе, все хорошо закончилось. Господь-Аллах строг к дерзким… но милостив. Вот погиб Гагарин-шайтан, а ведь вся Земля его оплакивала! И дал ему Вседержитель место у трона своего… за красоту душевную, и простил прегрешение… только молиться Гагарину-шайтану людям запретил. Сам-то он за путешественников и странствующих молится, а вот ему помолиться — не положено. Просить помощи — можно, а молиться — грех.

А ведь мог Гагарин-шайтан жить да жить… президентом-эмиром России стать, да?

А вот и святая картина Эмира-Казань, который Россию спас! Смеется… прямо как живой! В одной руке крест, а в другой полумесяц. Это его Господь-Аллах живым на небо взял… за Великое Прозрение Веры-Истины. С него, с Прозрения этого, и Джихад новый смысл обрел.

Ну и, конечно, святой многомудрый Джон-кормилец, сонмом учеников-продолжателей окружен. Он самую первую Установку сделал, что нанотехом из нефти еду тянула.

Ромка как-то сунул любопытный нос в комп муллы-батюшки. Тот его на урок принес, да что-то заговорился с родителями после вечернего намаза. Там, в компе, все святые картины были… ох и много же! Пацаны с девчонками до этого и половины не видели, оказывается! И мученики, и демоны (только и отличишь от людей, что надпись «демон» внизу), и какие-то Города и Храмы. «Не иначе — Град Небесный, — сказала тогда Маринка. — И Мария-Мать красавица, и Иисус на кресте, и зверо-демоны — динозавры, — глаза разбегаются!»