Долгий дозор

Фильм-файл «Сэйвинг. Последний рубеж»

Полярный Урал, октябрь 2107 года.

На зубах скрипела гранитная крошка. Далеко за спиной оседал вал желто-коричневой пыли, воняющей горелой взрывчаткой. Холодно, черт возьми, в этом году! Вот тебе и глобальное потепление.

Дед Сережа установил прицел на пятьсот метров. Жаль, что автомат не входил в общую систему обороны, его невозможно было перенацелить на самонаведение и независимое ведение огня с турели. Однако самоходных роботов-чужаков автомат распознавал и реагировал неплохо: пищал исправно, высвечивая на щитке шлема подозрительные передвижения многоногих тварей.

За тылы дед Сережа не беспокоился. «Черта с два они там пролезут, старперы кривоногие, чума на все их Дома! А кто и сможет перепрограммировать оставшихся роботов на форсирование скальной гряды — так он, паразит, и кодов не знает. „Свой-чужой“ — хе-хе-хе! — это им уже не по зубам. Пусть пыхтят, через равнину тащатся, старичье убогое! Тьфу!»

Впрочем, он тоже хорош. В спине подозрительно побаливает — того и гляди, вдарит так, что глаза на лоб полезут, шевельнуться не сможешь. «Эх, где ж вы были, сучьи вы дети, — отцы и деды! Вам бы не многоногих этих роботов придумывать, а о здоровье своих чад и домочадцев заботиться!

Извольте теперь, вот они — последние хранители Сэйвинга, — правда, дед Сережа предпочитал термин „Укрывище“ — я и этот… неизвестно кто. Полюбуйтесь. „У одного — геморрой, у второго — голова с дырой!“ — как говаривал отец, царство ему небесное!

Ну ладно, вход завален и закрыт… но кто знает этих гамешей?.. Вдруг у них ума и сил хватит аварийный выход найти? Ну уж нет! Сдохнем мы с этим… как его… тогда и мудруйте — шарьте по кодам и доступам. А пока мы здесь кости морозим — валяйте, засранцы, наступайте!»

— Эй, солдат, как зовут? — крикнул дед Сережа.

В ответ натужно закашлялись. «Мать твою, — подумал дед Сережа, — да ты же, парень, совсем полуживой!»

— Поддержку вколи! — завопил он. — Слышь, служивый?

В ответ, прокашлявшись наконец, с ненавистью прокричали:

— Да заткнись ты, придурок! А то я не знаю! Пипец моей поддержке!.. Все капсулы пустые!

— Перекинуть парочку?

— Хорошо бы… — прокряхтели в ответ. — Но не получится. «Суслики» не спят.

«Суслики»-сторожа действительно торчали из-за каждой кочки перепаханного артиллерийским огнем предгорного безбрежья. На массовую атаку у гамешей явно доступа к сусличьему управлению не хватило… но в режиме «наблюдение-снайпер» эти чертовы жестянки работали как часы. Лупили по всему, что шевелится, не разбирая.

Так что обернулась против нас наша же автоматическая защита. Недаром дед Сережа в свое время очень недолюбливал эти модели. И — что совсем уж смешно — отступить-то нам некуда! Черт понес нас, дураков, на передовые позиции… кто же знал, что гамеши перекроют навесным огнем все траншеи, ведущие к основному рубежу Сэйвинга! Видать, долго готовились… в отличие от нас, торопыг… седых и плешивых радикулитников. Спасибо Пине-раковому. Сумел-таки активировать заградительный на дальних подступах. Молчал последние шесть часов — думали, что помер уже. Рак — он и есть рак. Ни своих, ни чужих не признает… а сгораешь от него мучительно и быстро. Пиня-раковый дня три стонал, а потом, видимо, отключился. Гордый был. Не хотел, чтобы мы слышали, как он отходит. Знал — кем же его теперь заменишь? Вот и гадали мрачно — как там он, бедняга, со смертью борется?.. Да прикидывали, сдюжит ли до атаки? Гамешам тоже тянуть нельзя — поди, последние резервы притащились.

Сдюжил Пиня… спасибо тебе! Дождался-таки… И как он только из морфинного забытья своего, из болей предсмертных вынырнуть умудрился? Старая закалка, старая…

Дед Сережа внезапно вспомнил, как хоронили дочку Пини. Тогда еще он крепкий был — орел, а не Пиня. А дочь ссохлась совсем. Генетика… мать ее за ногу. Напридумывали.

Перед смертью все о сыночке плакала, звала, по линии связывалась. А что сыночек? «Мама, мама! У моего Потапыча лапа оторвалась, а няня говорит, что пришить не умеет! Мама, а ты когда придешь? А папа придет?» — и в рев… матери душу травит… Дите пятилетнее, что с него взять — безгрешная душа. Так Ленка до последнего на связи и тянула, не меняла аватару — пусть сыночек ее молодой видит, красивой.

На глаза набежали слезы. Тьфу ты… старик… совсем старик стал. Чуть что — из носа потекло и на глаза навернулось…

Не вспоминать!!!

Да только куда их денешь, воспоминания?

Машенька… смешная такая… в новом платье. За руку держится, за большой палец — не оторвать.

«Папа, а куда мы поехали?» — «В новый дом, Манечка, в новый дом…» — «А зачем? А там няни будут? А мультики? А в этом вертолете туалет есть? Ой! Папа, ой! Полете-е-е-ли-и-и!»

И маленькие розовые ладошки радостно хлопают, радостно хлопают, радостно хлопают — ура! Как интересно!

И гамеши… гамешевская ракета… и только угли руками разгребаешь и, сам себя не слыша, кричишь-кричишь-кричишь… воешь… и хочется глаза себе выдавить — не должны они такое видеть, не должны…

И находишь.

И находишь.