Долгий фиалковый взгляд

Было три пятнадцать, когда я позвонил в дверь. Обождал, только собрался позвонить еще раз, как Лило Перрис, распахнув створку, выглянула из-за сетки. Она была в спортивном костюме, вроде мини-платья, только внизу не юбка, а шорты. Ярко-оранжевый, он оттенял загар, зубы девушки казались белее, белки глаз — голубее. При взгляде на меня что-то вспыхнуло в этих глазах, потом они посмотрели мимо меня на белый автомобиль с откидным верхом. Ни тревоги, ни удивления. Просто легкий знак, что она меня узнала, идентифицировала.

Сначала передо мной была просто девушка с грубоватым личиком, двадцати двух — двадцати трех лет. Сильная, крепкая. Затем возникло необычайно могучее ощущение сексуальности, всеобъемлющей, импульсивной. Я знал только двух таких женщин, источавших вблизи этот психологический мускусный запах, — одна была удачливой киноактрисой, не способной играть и не нуждавшейся в этом; другая до тридцати лет успела трижды выйти замуж и развестись с обладателями больших капиталов, от каждого отхватив солидный кусок. Выражение высокомерия и одновременно доступности. Поза и взгляд объявляют: «Вот она я, малыш, если ты настоящий мужчина, только я тебя таким не считаю, потому что пока не встречала настоящих мужчин». Кроме этой демонстрации, еще две вещи. Идеальное здоровье, отличающее выставочных собак и беговых лошадей. Кожа блестит, глаза сверкают, слизистые розоватые, насыщенные кровью, бесконечно замедленный пульс и дыхание тела, которое пребывает в покое, готовится к взрывам желаний. А еще идеальность деталей. Естественные ресницы, словно чуть загнутые и отрезанные кусочки черной, покрытой эмалью проволоки. Ни один дантист не выдержал бы соперничества с природой, изготовив столь безупречные зубы.

— Должно быть, вы чем-то торгуете, только здесь никто ничего не захочет купить, если будете жару в дом нагонять. — Голос ниже, чем я ожидал, но без хрипоты. Чистое гибкое контральто.

— Ну так пригласите меня войти, Лило.

Она вышла, захлопнула дверь, опустила сетку, закрепила. Шагнула с единственной ступеньки веранды и направилась через двор, уверенная, что я иду следом. Почти не сбившись с шага, стряхнула острую песчинку с огрубевшей подошвы босой правой ноги, лизнула кончики пальцев. Высоко поднимает колени, чуть выбрасывая их в стороны. В глубоком треугольном вырезе костюма на спине видны бархатисто напрягающиеся и расслабляющиеся мышцы. В тени дуба Лило повернулась, прижалась оранжевым бедром к переднему крылу «опеля» и проговорила:

— Я прямо помешана на машинах. Люблю на этом «опеле» носиться, только на скорости больше восьмидесяти в нем что-то дребезжит, а ублюдок Генри никак не может найти. Говорю ему: или найдешь, или я привяжу тебя к этому чертову капоту и разгоню, тогда увидишь.

Это был последний ингредиент — оттенок полной и опасной непредсказуемости. Никто никогда не почувствовал бы себя легко и свободно, когда она находится рядом без стального ошейника, не на короткой цепи, продетой в крепкий шкворень, вделанный в прочную стену. И даже при этом необходимо с опаской поглядывать, чтобы в пределах ее досягаемости не нашлось ничего, что можно метнуть, чем можно пырнуть, ударить. Подобное ощущение я испытал, когда однажды на борт «Лопнувшего флеша» поднялась симпатичная леди со своим оцелотом, спустила его с цепи, велев сидеть на желтом диване. Он послушался и стал следить за каждым моим движением светло-зелеными, ни разу не моргнувшими глазами, время от времени подергивая мышцами на спине и на боках. Казалось, оцелот улыбается, напоминая, что, как нам обоим известно, он способен разорвать мне глотку, прежде чем я успею вымолвить «красивая киска». Поэтому мы с ним каким-то утробным чутьем остро чувствовали присутствие друг друга и крепко об этом помнили. Если Лило хочет привязать Генри к капоту «опеля», она так и сделает. Если хочет разогнать машину, ударить по тормозам и проверить, далеко ли он улетит вперед по скоростной дороге, то тоже так и поступит.

Мне не удалось бы извлечь из нее пользу без полной оценки, выявления силы и слабости. Она настолько не отвечала моим ожиданиям, что пришлось отбросить все планы, включая самый безумный: увезти ее куда-нибудь, избить до потери сознания, пусть очнется прикрученной к дереву, испытав тот же ужас, что и Бетси Капп. На оцелота нельзя произвести ни малейшего впечатления, показав ему мертвого оцелота.

— Симпатичный автомобильчик, — проговорил я.

— Мак… как-то там?.. Кто-то мне говорил.

— Макги.

— Макги, ты тоску на меня нагоняешь. Можешь выдумать что-нибудь повеселей? Чего ты на меня уставился, точно заучиваешь наизусть? Балдеешь от этого, что ли?

— Вроде того, Лило. Хайзер велел оставаться в городе, поэтому убиваю время в ожидании разрешения уехать. Вот, возможно, и тут найдется что-нибудь интересное.

— Смотря что тебя заводит, Мак.

— Роскошная жизнь, да ведь только всегда встает вопрос о финансах, правда?

— Хочешь разнюхать, как это мне удается жить в роскошном поместье со всеми вот этими плавательными бассейнами, бильярдными и так далее?