Долгий, крепкий сон

Квартира Либби располагалась в огромном здании из камня и металла, построенном где-то годах в пятидесятых. Я припарковала машину на платной стоянке через дорогу и зашла с Исааком в дом. Руби я оставила с родителями в Нью-Джерси. В вестибюле для посетителей стояли бледно-розовые кресла; на полу лежал чуть более темного цвета ковер. Картину дополняли красиво оформленный букет искусственных шелковых цветов и консьерж. Я сообщила ему фамилию Либби и номер квартиры, и он позвонил ей.

— Миссис Бернштейн, к вам миссис Эпплбаум, — передал он по интеркому, и, подождав, развернулся ко мне. — Прошу вас, проходите. Седьмой этаж.

Квартира Либби оказалась уютной и просторной. Передняя дверь вела в гостиную, добрую половину которой занимал гигантский вельветовый коричневый диван-раскладушка. В центре массивной мебельной стенки, в окружении полок, забитых томиками книг на иврите и английском, стоял огромный телевизор. Показывали «Телепузиков», поэтому на полу, с интересом уставившись в экран, лежали трое мальчишек. Либби, которая только что открыла нам дверь, развернулась к детям и сказала:

— Давид, Ифтах, Беня, познакомьтесь, это мамина подруга — Джулиет.

Мальчики подняли на меня глаза, приветливо улыбнулись и тут же перевели взгляд обратно на телевизор.

— Эти мне Телепузики! — вздохнула Либби. — Это единственная программа, которую я разрешаю им смотреть, так что они от нее просто без ума.

— И Руби нравится, — кивнула я.

Либби усмехнулась и легонько подтолкнула ногой старшего из мальчишек. Он захихикал и отмахнулся.

Я с трудом узнавала свою бывшую соседку по комнате. Думаю, если бы я с ней столкнулась на улице, то прошла бы мимо, даже не заподозрив, что мы где-то раньше встречались. В колледже Либби, несмотря на слегка лошадиное лицо, была настоящей красавицей, высокой, ростом около метра семидесяти (хотя сама я такая маленькая, что любой человек выше метра пятидесяти пяти кажется мне настоящим гигантом), и длинноногой. Светлые волосы до плеч она всегда собирала повязкой: простой в обычные дни и бархатной по особым случаям. Теперь волосы Либби скрывал каштановый парик с кичкой. Несмотря на беременность, она оставалась все такой же стройной, и живот торчал под одеждой, как баскетбольный мяч. Скромное темно-синее платье для беременных, красивые ноги прикрыты плотными резиновыми рейтузами. Либби выглядела почти как типичная хасидка. Ее выдавал только длинный тонкий нос, с которым один из ее предков поднялся на «Мэйфлауэр» и который он передал всем последующим поколениям англосаксонских патрициев Новой Англии, ведущих от него свой род.

— Джулиет! А ты совсем не изменилась со времен колледжа! — воскликнула Либби.

— Ну да, конечно, — усмехнулась я в ответ. — Только перекрасилась в рыжий цвет и потолстела на пятнадцать килограммов. А так все то же самое. Вот ты-то как раз нисколько не изменилась. Разве что одежда. И волосы. И живот.

Она рассеянно провела рукой по парику.

— Знаешь, это даже забавно. Я — натуральная блондинка, но ношу темный парик, а половина наших соседок прячет свои темные бесцветные волосы под роскошными светлыми париками. На их месте я бы так делать не стала. Мне кажется, это идет вразрез с главным принципом — одеваться как можно скромнее.

Затем Либби повела меня на кухню — яркую и светлую, со стенами теплого желтого цвета, украшенными детскими рисунками. Возле одной из стен стоял большой белый стол с восемью стульями из светлого дерева с плетеными соломенными сиденьями. Я присела за стол, баюкая спящего Исаака. Либби перегнулась через меня и мягко поцеловала малыша в щечку.

— Какой он милый, — проворковала она.

— Надеюсь, ничего страшного, что я взяла его с собой? Просто не успела нацедить грудного молока, а смесями мы его не кормим.

— Да нет, что ты. Какой же он у тебя соня!

— Если бы, — вздохнула я. — Он вообще начал засыпать всего около недели назад, и до сих пор ночью то и дело просыпается. В прошлую ночь у родителей он будил всех каждые полтора часа.

— Это из-за смены временного пояса и новой кроватки. Ничего, скоро привыкнет, — попыталась успокоить меня Либби.

— А твои мальчики хорошо спят? — поинтересовалась я.

— Да, с этим нам повезло. Они все перестали просыпаться ночью где-то с шести недель.

Я уронила челюсть.

— Везет же тебе.

Либби улыбнулась.

— Уверяю тебя, я здесь ни при чем. Мои мальчики такими родились на свет. С ними со всеми очень легко. Ну, кроме Шауля. Сущее наказание. Он умнее всех нас и этим пользуется.

Мы еще немного посплетничали, затем наступила неловкая пауза. Я взяла печенье из вазочки, которую поставила передо мной Либби.

— Джулиет, так зачем тебе нужны Хирши? — спросила наконец моя подруга.