Долгий путь

Лежа на дне грузовика, я гляжу на деревья. Это было в Байонне, на набережной у площади. Именно там я в первый раз услыхал, что я красный испанец. Назавтра я вновь изумился, прочитав в местной газете, будто в Испании красные сражались против национальных сил. Почему их называли национальными силами, когда они воевали при поддержке марокканских войск, Иностранного легиона, германской авиации и итальянских дивизий, понять было трудно. Это одна из первых загадок французского языка, с которой мне пришлось столкнуться. Но именно в Байонне, на набережной порта, меня впервые назвали красным испанцем. На главной площади были клумбы с цветами. И за рядами жандармов толпились курортники, пришедшие поглазеть на красных испанцев. Нам сделали прививки, затем разрешили сойти на берег. Курортники глазели на красных испанцев, мы же глазели на витрины булочных. Мы глядели на белый хлеб, на золотистые булки, на все эти вещи из прежнего мира. Мы были чужими в этом мире, восставшем из прошлого.

С тех пор я навсегда остался красным испанцем. Это звание признавали за мной все. Так, в лагере меня называли Rotspanier[23]. Глядя на деревья, я радовался, что я красный испанец. Вообще с каждым годом я все больше и больше этому радовался.

Вдруг деревья исчезли, и грузовик стал. Мы прибыли в Лонгюйон, где устроили центр по репатриации узников. Мы соскочили с грузовиков, и я почувствовал, как сильно затекли у меня ноги. К нам подошли медицинские сестры, и Майор по очереди всех расцеловал. Наверно, от радости, что вернулся. Затем началась вся эта комедия. Нас заставили пить вьяндокс[24] и отвечать на бесчисленные дурацкие вопросы.

Слушая эти вопросы, я вдруг принял решение. Надо сказать, оно и раньше вызревало во мне, это решение. Я смутно размышлял о нем в гуще деревьев, на пути от Эйзенаха до здешних мест. Наверно, оно зрело во мне с той самой минуты в эйзенахской гостинице, когда мои ребята у меня на глазах стали превращаться в бывших борцов под ярким светом люстр эйзенахской гостиницы. А может быть, это случилось еще раньше. Может быть, я еще раньше подошел к этому, до того, как собрался в обратный путь. Как бы то ни было, машинально отвечая на все эти дурацкие вопросы: — А вы сильно голодали? А вы сильно мерзли? А вы были очень несчастны? — я решил, что ни за что больше не поставлю себя в положение, когда мне придется рассказывать о нашем долгом пути. С одной стороны, я прекрасно понимал, что невозможно навсегда замолчать этот путь. Но хотя бы замолчать надолго, хотя бы на много лет, господи, это единственный спасительный выход. Может быть, позднее, когда все уже перестанут говорить о нашем пути, может быть, тогда настанет мой черед рассказать о нем. Эта возможность смутно маячила где-то вдалеке.

Нас теребили со всех сторон, и в конце концов мы очутились в зале ожидания, откуда нас по очереди вызывали на медицинский осмотр.

Когда настала моя очередь, я зашел в рентгеновский кабинет, затем побывал у кардиолога и у зубного врача. Меня взвесили и обмерили с ног до головы, задали кучу вопросов о болезнях, перенесенных в детстве. В конце концов я угодил в кабинет врача, перед которым лежала полная история моей болезни со всеми заключениями специалистов.

— Невероятно! — воскликнул врач, просмотрев историю болезни.

Я взглянул на него, и он предложил мне сигарету.

— Уму непостижимо! — повторил врач. — На первый взгляд у вас не удалось обнаружить ничего серьезного.

Стараясь изобразить на своем лице живой интерес к его словам, я неопределенно кивнул — признаться, я плохо понимал, что все это значит.

— В легких чисто, сердце в порядке, давление нормальное. Просто невероятно! — опять повторил врач.

Покуривая сигарету, которую он мне дал, я пытался осознать невероятность этого события, пытался вообразить себя героем невероятного события. Мне хотелось сказать этому врачу: невероятно совсем другое, невероятно то, что я жив, то, что я вообще остался в живых. Даже если бы у меня не было нормального давления, все равно то, что я вообще остался жив, сущее чудо.

— Конечно, — продолжал врач, — у вас нашли несколько кариозных зубов, но в конце концов что вы хотите…

— Да, уж это совсем пустяки, — ответил я, чтобы хоть что-нибудь ответить.

— Вот уже второй месяц, как передо мной проходят узники концлагерей, — продолжал он, — но вы первый, о ком можно сказать, что у него как будто все в порядке.

Взглянув на меня, он добавил:

— По крайней мере, на первый взгляд.

— В самом деле? — вежливо переспросил я.

Он снова пристально взглянул на меня, словно боясь обнаружить признаки какого-то тайного недуга, не замеченного специалистами.

— Хотите, я открою вам один секрет? — спросил он.

Признаться, я совсем этого не хотел, все это было мне совсем неинтересно. Но ведь он не для того задал свой вопрос, чтобы я и впрямь ответил ему, хочу ли я услышать то, что он решил сказать. Он все равно скажет мне то, что решил сказать.

— Я имею право открыть вам это, коль скоро вы совсем здоровы, — пояснил он.

Затем, после непродолжительной паузы, добавил:

— Конечно, на первый взгляд.