Долгий путь любви, или Другая сторона

– Плакать точно не стоит, – мужчина сделался серьезным, но глаза наполнились какой-то теплой задумчивостью. – У Вас удивительная дочь, и ее искренности можно позавидовать. Кстати, лишь благодаря ей я увидел, как Вы улыбаетесь.

Волнение разлилось по телу, заставляя сердце забиться быстрее и высушивая губы, несмотря на то что она пила совсем недавно. Это был не комплимент, не заигрывание – простая констатация факта, но Саша почувствовала, как ей не хватает воздуха. Мужчина подошел слишком близко – не физически, но проник туда, куда она много лет не подпускала никого, кроме Павла. Затронул ее переживания, увидел смятение, которое так старательно скрывалось от всех. Это было неприятным, она словно оказалась раздетой в его присутствии: недопустимая вольность, случившаяся слишком неожиданно.

Проигнорировать сказанное или сбежать, чего хотелось гораздо больше, Саша не могла, и, вынужденная искать спасение в Дашкином любопытстве, склонилась к дочери.

– Солнышко, официальная обстановка – это когда люди вместе работают и мало общаются. Поэтому они и говорят так строго.

Даша нахмурила лобик.

– А на работе вы что делаете? Молчите целыми днями?

Макеев отвел глаза, в которых слишком заметно мелькнула усмешка, а девочка двинулась в своих рассуждениях дальше.

– Но сейчас ведь вы разговариваете! Значит, он может называть тебя нормально. Мне не нравится, что ты – Александра Николаевна.

Мужчина улыбнулся:

– Детка, но ведь твою маму и правда так зовут.

Даша покачала головой:

– Ее так никто не зовет. Только ты.

После этого заявления дочери у Саши возникло почти неудержимое желание схватить ту в охапку и бежать как можно дальше. Всего несколькими фразами Даше удалось раскрыть Макееву то, что женщина пыталась скрыть, пошатнуть барьер, воздвигаемый так тщательно. Теперь ему ничто не помешает вообразить, что она относится к нему иначе, чем ко всем остальным своим знакомым. Не самый лучший вывод, который начальник может сделать по поводу подчиненной. И кто знает, что мужчине на самом деле придет в голову!

Абсурдность ситуации лишила последних остатков самообладания, и Саша едва сдержала слезы. Как все глупо и бессмысленно, и как она слаба в своих ничтожных попытках просто выжить. Во что превратился ее мир? В добровольную тюрьму? В неизбежную обреченность подчиняться чужим правилам? У нее не хватает сил признать собственную неправоту, вот так, глядя в эти странные глаза, как будто проницающие насквозь.

А Макеев молчал, не переставая смотреть на нее. Когда-то во взглядах мужчин она умела читать восхищение, страсть, даже похоть, неподдельный интерес или скупое равнодушие. Доверившись любимому человеку, переняла от него способность понимать то, что таилось в чужой душе. А потом на целых семь лет отринула подобное умение: ей не нужны были мысли других людей, ни в их восторгах, ни в осуждении в свой адрес она не нуждалась. А теперь зачем-то пыталась угадать хоть что-то из знакомых прежде эмоций в мокрой осени глаз, но там не было НИЧЕГО. Нет, взгляд Дмитрия не казался Саше пустым, но ни интереса, ни желания в нем не отражалось. Как, впрочем, и осуждения. Казалось, его не удивило ни смятение, очевидно проступившее на лице женщины пунцовыми пятнами, ни попытка избежать неудобных разговоров. Он был погружен в свои мысли и находился слишком далеко, при этом успевая реагировать на восклицания ребенка и ее собственные жалкие потуги поддержать беседу. А потом вдруг протянул руку, и не глядя, не дотрагиваясь до Сашиной ладони, вложил в нее чистую салфетку взамен той, что она растерзала, не замечая этого. Также не отводя глаз, одним жестом сгреб изорванные клочья, отбрасывая их в стоящую неподалеку корзину с мусором. Все это заняло не больше секунды, спустя которую мужчина развернулся к Даше.

– Взрослые иногда делают странные вещи, принцесса. А ты умница, и игрушки у тебя замечательные. Они ведь не станут нравиться тебе меньше, если даже назвать их как-то по-другому?

Замысловатой фразы девочка не поняла, но на этот раз почему-то решила не спорить, а Александра выдавила из себя благодарную улыбку. Не лучшее объяснение, но ее самой не хватило даже на такое.

– Хотите еще чай? Или кофе? – Макеев взглянул на опустевшую чашку, и Саша запоздало поняла, что не обратила внимания на ее содержимое. Что там было? Нежели вся жизнь вот такая: вроде бы идет, а на самом деле и вспомнить не о чем?

Если бы сейчас мужчина попросил назвать ее любимый напиток, она бы не смогла это сделать. Заблудилась в переживаниях, приправляющих горечью каждое блюдо. Павлу в подобной ситуации она бы позволила взять что-то на его вкус, но, поднимая глаза за ожидающего ответа мужчину, произнесла иное:

– Фреш, лучше яблочный.

Сок наверняка окажется насыщенным, может быть, удастся почувствовать сочность осенних яблок? Саша вздрогнула, зажмуриваясь от прошившей виски слепящей боли, а губы защипало давно забытым вкусом. В ЕГО доме всегда было много яблок, и она привыкла по утрам тянуться к изящной вазе с позолоченными солнцем плодами, а потом обмениваться оставленной на губах сладостью.