Долгий путь скомороха

Через короткое время Светозар Алексеевич в сопровождении рослых холопов Макара и Дормидонта зашёл в сени. Там на лавке, на распахнутой медвежьей полости он увидел свою дочь. Казалось, что юная девушка лет четырнадцати просто прилегла отдохнуть. Но черты её почти детского личика уже начали заостряться. Полузакрытые глаза ещё хранили нежную округлость век. Тень от густых, чёрных ресниц ложилась на уже западавшие мертвенно-бледные щеки. На беззащитно тоненькой, как у птенца, шейке девушки отчетливо были видны расположенные по кругу синевато-багровые пятна. Левая рука её покоилась на груди, а правая – бессильно свисала вниз, и полураскрытая кисть лежала на выскобленном добела деревянном полу. Растрёпанная светло-русая девичья коса змеилась по медвежьей полости. Синий парчовый сарафан, одетый поверх белой рубахи с длинными вышитыми рукавами, был сильно испачкан и разорван снизу доверху по пояс. На подоле белой рубахи темнели уже побуревшие пятна крови. На одной ноге у девушки сохранился испачканный землёй синий атласный сапожок, украшенный изображением единорога из слоновой кости и белыми жемчужинками. Вторая нога была боса и также запачкана землёй.

Увидев всё это, боярин Светозар Алексеевич издал звериный рык и, тяжело дыша, только и спросил:

– Кто?! Кто это сделал?!

Все присутствовавшие слуги разом пали на колени и, прикрывая головы руками, заголосили:

– Ой, не знаем, батюшка! Не бей, отец родной! Если знали бы кто, так своими руками и порвали бы эту сволочь…

В этот момент боярин, продолжая тяжело дышать, начал охаживать их своим посохом по скрещённым над головами рукам и сгорбленным спинам, рыча:

– А вы где были, твари?! Как она могла из комнаты своей, из терема выйти без моего на то разрешения?! Она же – дитё малое …не знала, что делает… Где же вы были, недоноски?! Главная ваша обязанность была терем сторожить! Как она могла в пшенице заблудиться?! Как за ворота вышла? Быть Артёмке повешенным сегодня же на этих воротах за то, что недоглядел! На то он и был приставлен за воротами присматривать, чтобы никто без моего ведома не смел со двора уйти… Всем плетей сегодня достанется! Всех перепорю, пока не узнаю, кто посмел мне такую обиду нанести!

– Ой, ой, ой, не погуби, батюшка! – продолжали голосить слуги, с ужасом следя из-под скрещённых рук за посохом и привычно стараясь увернуться от беспощадных ударов своего хозяина. – Не погуби, Светозар Алексеевич! Только прикажи – и сейчас же мы начнём искать убийцу. Разреши нам исправить нашу ошибку…

И хоть был боярин в силе и в теле, но и он вскоре устал. Откинув посох в сторону, приказал всем слугам выйти из сеней и остался он один на один с телом дочери.

– Донюшка моя… Богданушка… – прошептал боярин и грузно опустился на колени перед лавкой. Левой рукой он коснулся холодных пальцев дочери, а правой начал гладить её по отяжелевшей голове. – Что же ты натворила, Богданушка?! Ведь знала ты про запрет мой. Знала и про то, что судьба ваша бабья – в теремах сидеть, да рукодельничать… Сам я виноват, дурень старый! Не должен был потакать тебе… Всё думал – баловство это и вот-вот поумнеешь ты. Много лишнего позволял тебе. А теперь видишь, вон, как обернулось-то…

По густой бороде боярина потекли крупные слёзы. Он машинально убрал с лица дочери какую-то мусоринку и откинул её в сторону. Поглаживая толстыми пальцами тоненькие холодные пальчики дочери, увидел под ногтями тёмную кайму из грязи и обрывков травы.

– Не поддавалась извергу маленькая моя…до последнего вздоха боролась… Клянусь тебе, Богданушка, что отыщу я обидчика твоего! Смертной клятвой клянусь! Слезами кровавыми умоется он и весь род его. Сам буду в кипящую воду опускать выродка помаленьку… Чтобы извивался он от боли и чтобы кричал и молил о пощаде, как ты молила его… И вся родня его будет смотреть на это и винить им за это будет некого, кроме него самого… – всхлипывая, продолжал шептать боярин, поглаживая голову девушки. – Прости меня, донюшка, что недоглядел я за тобой. Что не было меня рядом с тобой в тот страшный миг… Что не спас я тебя – прости …

Долго ещё стояли слуги неподвижно и безмолвно под дверью, ведущей в сени. Молча, переглядывались и понимали, что уже недолго оставалось им ждать до начала очередного страшного судилища и пыток, на которые горазд был их господин. И что это судилище не в пример предыдущим окажется самым жестоким и кровавым. Поругание чести единственной любимой дочери и убийство её – для боярина это больше, чем его самого обесчестить и лишить жизни.

А на боярском дворе продолжала стоять зловещая тишина, и только лёгкий ветерок гонял по чисто выметенному деревянному настилу двора неизвестно откуда взявшийся коричневый прошлогодний берёзовый листок.

Глава 3

– И что сказал тебе старец? – чёрные глаза Елены пытливо уставились в глаза

Теодора. Тот пожал плечами и хмыкнул:

– Ну, поначалу испугался он сильно, аж затрясся весь. Потом узнал, в каком месте я увидел покойницу, и погнал меня от себя. Иди, мол, к своим потешникам, и сидите там смирно. А то не миновать вам, говорит, гнева боярского…