Долгий сон

— Сын, Богу не угодно, чтоб ты курил, — твердо объявила она.

Он поморгал глазами. Откуда она так хорошо осведомлена о Господних желаниях — можно подумать, у них с Богом только что состоялось совещание.

— Понятно, мам, — пробурчал он, чтобы задобрить ее и уйти от дальнейших назиданий.

— Господь не желает, чтоб ты вдыхал дым себе в легкие.

— Ну да, да. Учительница вон тоже говорит, что это очень вредно для…

— Это не самое страшное, — перебила его мать. — Курить грешно, сынок. Вот слушай. Чтоб видеть, Господь тебе дал глаза. Чтоб есть, дал желудок. Чтоб воду пить — горло. Если бы Господу было угодно, чтоб ты курил, он сотворил бы трубу у тебя на голове…

Рыбий Пуп скорчился от смеха, представив себе, как у него из-за уха торчит круглый нарост, и был несказанно поражен, когда материнская ладонь обожгла ему лицо. Он вскочил на ноги, не помня себя от злости, но сдержался.

— Не смей при мне глумиться над Господом! — вознегодовала она.

Впервые за много лет ему закатили пощечину. Он повернулся на каблуках и вышел из комнаты.

— Пуп, вернись сию минуту! — потребовала она.

Он хлопнул парадной дверью, сбежал с крыльца и пошел к воротам.

— Рекс!

Вот оно что. Теперь она кается, теперь его называют «Рекс». Он, не оглядываясь, шагал дальше по влажному асфальту под чахлым от дождей солнцем, вдыхая воздух, похожий на густой пар. Теперь она хочет поговорить с ним, а под конец будет просить прощения, но с него хватит, спасибо. У него тоже есть самолюбие. Он зашагал быстрее, и вскоре ее крикливый голос уже не долетал до него.

«Ни за что ударила», — мысленно возмущался он.

— Э-эй, Пуп! — разнеслось в душном воздухе.

К нему навстречу шел Зик. Они поравнялись друг с другом и заговорили сдержанно, стесняясь проявления чувств, как слабости, простительной только нюням.

— Дождь-то кончился, — объявил Зик, хоть это и без того было видно.

— Да, брат. Давно пора, — проворчал Рыбий Пуп.

Он знал, что неспроста Зик помянул о погоде, знал, к чему он клонит. В молчании они прошли перекресток.

— Уилсонов ручей вошел в берега, глина — одна красота, — со значением сказал Зик, глядя куда-то в сторону. — Не хочешь нам подсобить в глиняном бою?

Рыбий Пуп стал и рассмеялся, упираясь руками в колени, щурясь на лужи, подсыхающие на мостовой.

— Ох и лют ты на глиняные бои, — поддел он приятеля.

— Хм. — Зик был уязвлен тем, что над ним подтрунивают. — Интересно же, — вступился он за любимую забаву. — И притом…

— …и притом как не польститься, что тебя грязью облепят с ног до головы, — закончил Рыбий Пуп. — Нет, друг. На меня не рассчитывай.

— Грязь недолго смыть водой, — рассудительно заметил Зик. Он поджал губы: — Знаю я… Гнушаешься, так и говорил бы.

— Не валяй дурака. Не в том дело.

— Тогда соглашайся. Убудет тебя, что ли? — уговаривал Зик.

Мать вырвала у него торжественное обещание никогда «ни под каким видом не встревать, если другие ребята затеют кидаться комьями грязи», так что, если ему сейчас согласиться, это ей будет хороший урок за незаслуженную оплеуху. Его давно подмывало принять участие в глиняном бою, но всегда сдерживало опасение нарушить родительский запрет. А что, если взять и нарушить? Выдерут на худой конец, а может быть, отец посчитает такое наказание уже не подходящим для большого парня…

— Понимаешь, нас Тедди вызвал сразиться у Уилсонова ручья, — продолжал Зик, — и у него четверо бойцов. А нас только трое. Мы Тедди говорили, что ты откажешься. Он, правда, сказал, ты просто боишься с ним связываться…

— При чем тут Тедди, — с досадой сказал Рыбий Пуп. — Вовсе я не из-за него, сопляка, не хочу драться.

— Тогда давай, в чем же дело? — настаивал Зик.

Да, пора этого Тедди раз и навсегда поставить на место. Из всех ребят Черного пояса один он до сих пор издевался над его прозвищем. Другие его называли «Рыбий Пуп» без всякой насмешки, не вкладывая в это ни капли пренебрежения или ехидства — называли уважительно, даже любовно, честь по чести. Только Тедди его позорил на все лады: то Рыбий Пуп ему «сардина», то «скумбрия» или «угорь», то «кит», а раз вообще набрался нахальства и нанес ему такую обиду, что Рыбий Пуп даже не нашелся чем ответить, а его дружки пришли в полное восхищение. Тедди сказал: «Знаешь, за что тебя прозвали Рыбий Пуп? То-то, а вот я — знаю. Рыбы, они в воде то же самое, что в воздухе — ястребы, они стервятники, падаль жрут! Пуп у рыбы белый, вот Рыбий Пуп и воображает, будто он белый. Только он снизу беленький, где пуп у рыбы, где не видать. По этой причине Рыбий Пуп и зазнается так, и живет в большом доме, и ходит щеголем. Потому у нас Рыбий Пуп белый, что у него папаша — здоровенный кит и жрет людскую дохлятину».

И он стоял и слушал, а ребята кругом помирали со смеху. Рожу бы тогда расквасить этому Тедди, отвести душу, а он ничего лучшего не придумал, как пригрозить вполголоса:

— Дождешься, я тебе скоро прочищу мозги!

— Видите! — с торжеством завопил Тедди. — Он и отвечает, как белые! Шуток не понимает!

— Кончай лучше цепляться к моему прозвищу! — предостерегающе сказал Рыбий Пуп.