Долгий сон

Он осмотрел труп собаки, как будто стараясь разгадать некую тайну, скрытую внутри. Затем склонился над ним и неожиданно для себя стал проделывать то же, что в ту ночь делал над трупом убитого Криса доктор Брус… Крепко придерживая собачью голову левой рукой на поросшей травою земле, он вонзил осколок под то место, где сходятся ребра, и сделал вдоль живота прямой надрез посередине, уверенно рассекая шерсть и кожу, добираясь до белой жировой прослойки, до мышц. Потом еще раз занес свой скальпель, терпеливо провел стеклом по кровавой линии надреза, погружая зазубренный конец глубже, и мускульная стенка живота раздалась, обнажая внутренние органы, сейчас залитые кровью.

Рыбий Пуп подался вперед, разглядывая без ужаса, без сострадания сердце, легкие, желудок, печень и изжелта-белые, точно слоновая кость, извилистые кишки. Переложив скальпель в левую руку, он запустил правую в окровавленную полость, бережно отделил органы друг от друга, вынул их по одному и аккуратно разложил на траве. Выпотрошив собачьи останки, он выпрямился, равнодушно огляделся вокруг, небрежным движением зашвырнул мокрый скальпель в густой бурьян и, наклонясь, принялся тщательно вытирать липкие руки пучками травы, с усердием отскребая от следов крови ладони и пальцы, пока не отчистил их досуха.

— Вот что они сделали с Крисом, — сказал он вслух, возвещая о свершившемся откровении.

Он осуществил свое открытие сам, вобрал в себя, как проглоченную фотографию белой женщины, утвердил его в себе. Если теперь на него насядут белые, он будет знать, что такое смерть, и он недаром предвосхитил ее, лишаясь чувств, когда они угрожали его кастрировать. В нем жила определенная потребность — теперь она удовлетворена; он был исполнен немого и трепетного смирения. Отныне он хоть сможет жить в ладу с самим собой, мир белых лиц не властен больше застигнуть его врасплох.

Он повернулся и, не оглядываясь на разнятые, разбросанные под нещадным солнцем собачьи останки, зашагал через лес. В нем не было гордости или высокомерия — он видел худшее и знал, что способен выдержать его, если придется, способен идти вперед, добровольно подчинив себя необходимости встретить и вынести то, что ему предназначено.

Он шел к горбатому мостику, перекинутому через кювет, и, петляя по крутой тропинке, ведущей к нему, видел, как чиркают мимо, блестя на солнце, крыши машин. Вдруг он приостановился, недоуменно озираясь по сторонам.

Почудилось или нет? Второй раз какие-то непонятные звуки слышались в лесу, только теперь сразу стало ясно, что это человек. Мужской голос звал отчаянно:

— Э-эй, парень… Па-арень!

Рыбий Пуп пригнулся, вглядываясь, но за путаницей древесных стволов и листвы ничего не было видно.

— Сюда! С-сюда, парень! Иди сюда-а! — Голос захлебывался, задыхался.

Рыбий Пуп нерешительно спустился на несколько шагов в том направлении, откуда неслись призывы. Так и есть… Господи, это еще что? Он опасливо продвинулся чуть дальше и увидел, что впереди лежит на боку разбитый «олдсмобил»: капот искорежен, от переднего стекла почти ничего не осталось. Он сбежал по тропинке и, разинув рот, уставился на опрокинутую машину. Из-под помятой дверцы высовывалось белое лицо, покрытое кровью.

— П-помоги… — выговорил перекошенный рот.

Дрожа от волнения, Рыбий Пуп подбежал и остановился футах в десяти.

— Д-давит на плечи, ты н-не п-приподнимешь эту штуку? — попросил мужчина. — Подойди б-ближе.

Нельзя было без содрогания видеть это перекошенное от боли лицо. Рыбий Пуп подбежал к разбитой машине и осмотрел ее. Да, скверно. Из правой руки пострадавшего ручьем струилась кровь, наверное, разорвана артерия.

— Б-быстрее… Слабость… Много к-крови потерял, черт… Дверцу п-приподними… — Было заметно, что мужчину покидают силы.

— Счас, сэр, — машинально ответил Рыбий Пуп.

У мужчины между лопатками прочно засела ручка автомобильной дверцы, а на дверцу всей тяжестью давил сверху корпус машины. Надо первым делом попробовать приподнять эту дверцу, ему будет не так больно, потом выбежать на шоссе, остановить машину, попросить, чтобы пособили… Рыбий Пуп нагнулся и дернул на себя край смятой дверцы.

— Скорей, н-ниггер, т-так твою…

Рыбий Пуп поперхнулся и застыл; глаза у него сузились.

— Ну, нет, сэр, — выдохнул он и отступил на шаг.

— Д-давай, ну! — приказал мужчина. — М-можешь ведь… Спина раскалывается…

Теперь Рыбий Пуп был собран и холоден. Этот страдалец — белый, он сказал ему — ниггер! Он чуть было не кинулся тут же бежать, только жалость да совесть удержали его на месте.

— Очень больно, да? — тихо спросил он.

— П-проклятье! Помоги, н-ниггер, хватит болт-тать… — Голос замолк; голова мужчины бессильно поникла.

Рыбий Пуп стоял, не зная, на что решиться. Подавив смятение, он опять шагнул к пострадавшему, медленно поднял руку. Голова у мужчины вяло свесилась набок, глаза были закрыты. Прошла долгая минута. Рыбий Пуп увидел, как серые глаза открылись, посмотрели на него, и мужчина неуловимым движением выбросил вперед правую руку, пытаясь ухватить его за лодыжку белыми пальцами.

— Нет! — Рыбий Пуп, дрожа, отскочил.