Долгий сон

Волнами в борта, волнами гвалт на берегу. В расширенных глазах Олии отражались встречавшие — кто-то по бортам шарит, своего выискивая и в страхе кусает губы, не находя. Кто-то чуть не по пояс в холодные волны лезет, признав гордо стоявшего за щитом брата, сына или отца. К кому-то на руках поднимают младенца — мол, смотри, какой воин растет! А кто-то глазами цепкими и по ней уже прошелся, прицелился.

Шорох и скрежет камешков под днищем, всплеск брошенного с обеих сторон вервия, стук досок — качнулась, но устояла ровно, хотя кормчий уже не у руля, вон за спиной, в затылок дышит, будто от чего прикрывая. Вон и шагнул к сходням конунг. Остановился, радостный рев пережидая, впол-оборота встал и чуть удивленно на нее глянул. Руки не подал — не постельная женка, не слабый дитенок, не раненый воин — чего обижать непрошеной подмогой?

А ее как тогда, с мечом на похоронах, ровно изнутри торкнуло — ты герой? Так погляди, как героев встречать надобно!

Шагнула вперед. Он качнулся было рядом, но замер. Застыл и радостный рев в глотках — коротким, повелительным жестом остановила на сходнях. Прошла по доскам, разрезая толпу каленым ножом — отхлынули, шепотком по рядам прошелестев — все увидели, все поняли, все оценили?

У конца сходней неторопливо руки вскинула, волосами как волной прошлась и — вполоборота, на одно колено опустилась, меч обнажив и кончиком в доски — спускайся на берег, герой и повелитель! Ты вернулся с победой и тебя встречает валькирия…

Вот чертяка гордячая, хоть бы растерялся на пол-секундочки! Как будто каждый раз вот так из похода — поравнялся с ней, позволил за левым плечом встать и уже вдвоем впереди всех воинов, сквозь ошарашенную толпу — к высокому, в землю вбитому столбу. Плеснулось на землю пригоршней золото — прими, покровитель, дань конунга. Шелестело, звенело, прыгало щедрыми брызгами — серебро, золото, камешки: не гурьбой, а чинно, ряд за рядом подходили спустившиеся с кораблей воины, горстями сыпали к столбу его долю. Удача капризна — пусть это золото послужит Хенриру, Тору, Видару. Они пока его брать не будут — сохраннее полежит в сундуках хранительницы Снотры. А Хеймдаллю золото не нужно — он и сам помочь может. Ему важна преданность, удача боевая и верные клинки — как тот, что в руках у Ольгерты. Ну, что стоишь, чего ждешь?

Губы прикусила, неторопливо клинок приподняла. Хеймдалль? Не мой ты бог, но… постой, а ты разве не Риг? Наш ты все-таки! Вон резные на столбе, твои, с детства привычные знаки — коса, цеп и следы белой краски. Белый бог, братишка Рода, умелый пахарь и веселый боец Риг!

Вот лешаки бородатые, удумали же как имя перековеркать — где Риг, а где Хеймдалль! Да разве в имени дело… Бери мой клинок — возьми хоть в стражицы, коль Путь Рода в другое пока не вывел. Коснулась клинком столба — шумно вздохнули кругом, одобрительно заворочались — а она вздрогнула. Не Ольгерта, нет: та холодной королевой стояла, словно не присягу давала, а наоборот, принимала…

Вздрогнула Олия — короткой искрой прошлось по клинку горячее тепло, в руки ударило, по глазам плеснуло — извилистым росчерком грядущего Пути. Выходит, это только остановка?

Свиток второй

…Скрипнула навешенная на кожаные петли дверь — Аньтика как всегда осторожно, словно мышка, высунула наружу нос. Углядела Ольгерту, заулыбалась и появилась наружу вся, старательно одергивая короткую кожаную рубашонку. Убежала, куда по утрам положено, вернулась и пристроилась на валявшемся чурбачке рядом с Ольгертой.

Та сидела на пузатом темном бочонке, беспечно болтала ногами и щурилась навстречу теплому утреннему солнышку. Вокруг разливалось такое спокойное умиротворение, словно сидела дома, на крылечке у Березихи. А вон там, чуть левее, за крутобоким скатом, неспешно журчит Веретенка, а вон там, если повернуться, две длинных избы сестер-белиц, но поворачиваться лениво — таа-ак тепло, таа-ак тихо…

Вздохнула: не Веретенка там журчит, а неровно бьет волнами мокрые валуны серое море и нету за спиной никаких изб. Избы-то есть, но не наши, не привычные: тесаные камни фундаментов, короб из бревен с пристройками со всех сторон, черные квадраты курных провалов на крышах.

Мало тут леса, да и не тот, что наш — вон, у нас лиственницу на нижние венцы срубят, так она от деда к внуку только крепше делается. Нету у них лиственницы… Зато камней: ну какие хочешь! Подкинула один, красивый, с дырочкой посередке, запульнула в сторонку. Поглядела, куда упал, потом ткнула в бок Аньтику: — Вон, воздыхатель твой идет!

— Это ваш, госпожа! — углядела Свенельда Антика и ойкнула от шлепка по заду:

— Я тебе сказала без госпожов!

Аньтика еще раз потерла попу, ткнулась носом в рукав и исчезла в доме.