Долгий сон

Закусив губы, Настя помедлила, но всё же покорно развела ноги в стороны, открывая вход в тело. Аграфена взялась руками за её бёдра и ловко, одним махом, буквально насадила девушку на конец пыточного орудия. Кол сразу вошёл пальца на три, скользнув в глубину тугого тела. Настя охнула, зажмурилась, услышала строгий окрик Агафьи:

— Не охай, блудница! Ещё и нет ничего! Погляди, сестрица Аграфена — ровно пойдёт-то? Внутрях не попортим?

Аграфена наклонилась к бёдрам девушки, пальцами провела по округлившимся вокруг кола половым губам, помяла их, потянула в стороны, затем, поплевав на палец, ощупала задний проход:

— Задница цела будет, срамница стоит ровно, можно сажать девку.

— Сажай помалу! — велела старшая черница.

Взявшись за рычаг колеса, Аграфена свободной рукой перекрестила живот Насти:

— Наказуем тя, грешница! — и повернула рычаг.

Верёвка чуть ослабла — и девушка под своим весом стала медленно-медленно, неудержимо, туго и тяжело садиться на толстенный кол… Половые губы сразу покраснели, едва охватывая толщину «наказания»… Настя отчаянно сжала попу и тяжело, сквозь прикушенные губы, застонала.

— Задницу распусти, девка! Ляжки, ляжки поширше! — участливая Аграфена похлопала ладонью по ягодицам Насти.

— Распусти, не зажимайся — больней же идёт!

Хрипло и тяжело простонав, девушка попыталась расслабить бёдра, продолжая неумолимо оседать на кол. Ещё чуть-чуть — и резким, отчаянным вскриком она судорожно дёрнула задом от пронзившей всё тело вспышки.

— Целка насадилась! — сурово сказала Агафья. — Ничо, это дело бабье, терпимое…

Аграфена снова осмотрела промежность медленно-медленно ползущей вниз девушки:

— Ровно идёт, матушка! Нутро не попортим, да срамница, глянь, как податлива!

— О-о-о!!! — зажмурившись, в голос стонала Настя: ей казалось, что страшный кол уже разорвал все внутренности, напрочь разрезал её тело. Крупные капли пота скатывались с лица, выступили на груди и плечах наказуемой. Растянутые до предела половые губы багровым кольцом охватили кол, горошинка клитора налилась мучительным жаром, а головка кола становилась всё шире и шире…

Агафья сама заново приложила растопыренную пятерню к животу девушки, проверяя глубину посадки — наказать надо, а нутро портить никак не стоит. Девка ещё не кричала и из последних сил пыталась не дёргать бёдрами, хотя её стон уже больше напоминал жалобный вой:

— Рвё-о-о-от!!!

— Не порвали, не ври, девка! Ишь, срамница-то какая! — уважительно приговаривала Аграфена, хотя и ей казалось, что половые губки Насти вот-вот лопнут от такой натуги.

Огромное, чужое и твёрдое, казалось, заполнило всё её тело. Она уже как со стороны слышала свои громкие стоны, огромным усилием заставляя себя ещё шире, как можно шире, ещё и ещё шире раздвинуть бёдра. Кольцо невыносимой муки пылало между ног — но движение вниз прекратилось. Верёвки туго натянулись, удерживая Настю на весу — точнее, на колу.

— Ну, всё, всё, — приговаривала Аграфена, вытирая рушником пот и слёзы с её измученного лица.

— А ты сиди пока на палочке, сиди… Наказуйся, грешница… А мы пойдём, помолимся за душу твою.

Они ушли, оставив наказанную на колу. Волны тягучей боли прокатывались по её телу от каждого вздоха, Настя жалобно всхлипывала и всё сильнее кусала губы: малейшее движение приносило огненный всплеск между ног.

Сколько времени черницы молились, Настя не знала и уже не помнила. Её потянули вверх уже почти в обмороке, и новая вспышка мучительного наказания прожгла влагалище: шершавый кол выходил трудно, чуть не наизнанку выворачивая половые губы.

Проложив между ног Насти отваренные в настоях рушники, черницы уложили её на скамью. Как в тумане слышала она голос старшей, матушки Агафьи:

— Крепкая девка! В крик не изошла, хулы на Бога не носила. Значитца, не в неё вина: оговорили девку… Тако думаю, что пущай отдохнёт да отлежится.

— Коли оговорена, может, пороть и не след?

— А чего ж тебя вот никто не оговаривал? — прищурилась Агафья. — Нет, сестрица Аграфенушка: видать, не так да не с тем девка шалилась… Так что приговорено, будет и сделано.

— Сейчас стегать девку будем?

— И выстегать бы надобно, да уж ладно — потом. Куда денется?

Темнело, когда Настя, пошатываясь и трудно передвигая ноги, вышла из скитских ворот. Держась за бревенчатый частокол, тихо постанывая, побрела к тёткиному дому. Справа чернильной кляксой сгустилась тень, превратилась в долговязого золотушного парня: Евсей! Настя сжалась, с ненавистью глядя на одутловатую рожу с масленой и злой ухмылкой.

— Ну, как? Сладенько было? Небось, сладенько — с такой елдищей поеться! Не горят губёшки, не плачут?

— Поганый! — не вытерпела Настя и, собрав все силы, плюнула ему в морду.

Евсей занёс руку для удара, но вынырнувшая из темноты здоровенная Аграфена лениво пхнула его в бок:

— Отстань от девки, окаянный!

Евсей от её руки отлетел шагов на пять, резво поднялся и брызнул слюной:

— Я ещё доберусь до тебя, сучка! Попомни!