Долгое дело

— Два милиционера придут к вам домой или на работу и доставят в прокуратуру.

Она передумала взлетать.

— Разрешите, я присяду…

Прокурор кивнул — он давно намеревался поговорить с ней и как-то помочь Рябинину.

— Гражданка Калязина, неужели вы считаете, что преступник может избежать ответственности, не являясь к следователю?

— Нет, я так не считаю.

— Зачем же вы увиливаете от опознания?

— Вы же спрашиваете не обо мне, а о преступнике.

— А вы разве не преступница?

Она тихо изумилась широко раскрытыми глазами:

— Я могу предъявить паспорт.

— Зачем?

— Чтобы доказать, что я Калязина.

— Я и так верю…

— А я не верю, что вы прокурор.

Беспалов непроизвольно и мельком обежал взглядом свой громадный прокурорский стол и маленький столик с кодексами и справочниками.

— Ах да у вас же звезда на кителе, — спохватилась Калязина.

— Говорите по существу, — сурово осадил прокурор, чтобы сразу избежать ее телепатий.

— Я по существу: звезда на кителе, прокурор района — и называет меня преступницей. А разве моя вина доказана?

Беспалов погладил ладонью подбородок, примериваясь к челюсти.

— Я не обязан вам раскрывать следственные секреты.

— Была бы она доказана, вы заграбастали бы меня на казенные харчи, а?

Калязина прищурилась остро и точно, как смотрела вдаль, — проверяла верность своей мысли. На эту проверку Беспалов не отозвался ни словом, ни лицом, потому что удерживал пальцы от пошатывания подбородка. Вреднейшая привычка.

— Юрий Артемьевич, присмотритесь ко мне…

Она сделала паузу, чтобы прокурор присмотрелся, хотя он не сводил с нее глаз. Беспалов только крепче сжал губы, не принимая этой эстрадной манеры. Совершила преступление, так хоть застесняйся… Ее бы за одну наглость стоило арестовать.

— Скажите откровенно: похожа я на преступницу?

— Ни один преступник не похож на преступника.

— А вот Агата Кристи в одном из своих детективов сказала: «В реальной жизни в девяти случаях из десяти наиболее подозрительным выглядит сам преступник».

— Я не любитель детективов.

— Разумеется. Вы солидный человек и должны отнестись ко мне иначе, чем Рябинин.

— Как же я должен к вам отнестись?

— Поверить мне.

— Я верю в факты.

— А хотите, сделаю из вас своего сторонника?

— Я хочу, чтобы вы не мешали следователю Рябинину…

— Юрий Артемьевич, а у нас с вами одинаковые носы.

Видимо, удерживая пальцы от подбородка, он прозевал полет руки к носу. Вреднейшая привычка.

— Все? — спросил прокурор, медленно распаляясь.

— Я ведь хотела сделать вас своим сторонником. Гляньте на эти часы. Хотите я остановлю их взглядом?

Она кивнула на электрические часы, висевшие на противоположной стене. Беспалов не стал бы на них смотреть, не стал бы играть в ее дурацкие игры, но она повернулась к ним, и, потеряв ее лицо, он тоже поднял глаза на крупный циферблат. Часы шли. Без четверти семь. Опустив взгляд, он уперся в прическу, уложенную на затылке замысловатыми ячейками.

— Гражданка Калязина!

Она повернулась, обессловив его матовой бледностью и матово потухшими, ничего не видящими глазами…

Прокурор непроизвольно вскинул голову — без четверти семь. И непроизвольно глянул на свои ручные — без десяти семь. Настенные часы остановились.

Из дневника следователя. Говорят, что наш мозг весит тысячу четыреста граммов, а наш организм состоит из ста триллионов клеток. Говорят, что подобное природа создала лишь на нашей земле… Создала и вручает любому и каждому, и этот любой и каждый распоряжается жизнью, как ему заблагорассудится. Может быть полезен своим трудом, а может ежедневно накачивать алкоголем все сто триллионов клеток и заваливать их на панель. Может радовать людей тонким искусством, а может всю тысячу четыреста граммов мозга направить на хитроумные преступления, как это делает Калязина…

Я бы на месте природы исправлял свои ошибки: отбирал бы жизнь у дурака и отдавал бы ее человеку, достойному двух жизней.

Добровольная исповедь. Меня подозревают в воровстве, а я хочу дать совет, как покончить с кражами на производстве. Воруют повара, продавцы, грузчики, рабочие мясокомбинатов и ликеро-водочных заводов… Почему? Да потому, что неестественно не пользоваться тем, что производишь. Какая пытка для кассирши выдавать тысячи, а самой получать сто рублей… Кстати, раньше в алмазных мастерских Амстердама вся алмазная пыль переходила в собственность гранильщика. Отсюда резюме: чтобы люди не воровали, надо им разрешить пользоваться в какой-то мере продуктами своего труда.