Долгое дело

Может быть, чайки. Большие белые чайки, которым надоело море и захотелось в небо.

— Лидия Николаевна, ко мне приходил сумасшедший Гостинщиков…

— Зачем?

— Спасать вашу честь.

— Уже не нужно.

— Что вы имеете в виду?

— Все проходит, Марат Геннадиевич…

— Нельзя ли расшифровать?

Ах эти полутени, полутона, полунамеки… Он не понял? Тогда…

— Вы мне разонравились.

Она знала, как он стоит за ее спиной — руки вытянуты и прижаты к туловищу, подбородок почти лег на грудь. Набычившись, как ее микроскоп. Лида обернулась — он стоял набычившись, как её микроскоп.

— Почему?

Она ждала его улыбки, которая обратила бы в шутку этот немужской вопрос. Но Храмин не улыбался. Тогда…

— Потому что я не люблю карьеристов.

Теперь он улыбнулся. Это после оскорбления-то? Ах да, для него же это комплимент.

— Лидия Николаевна, вы пользуетесь забытыми понятиями. Истинный мужчина всегда честолюбив.

— Да? Но карьерист не может быть истинным мужчиной.

— Это почему же?

— Потому что жизнь ему представляется в виде служебной лестницы…

— Верно представляется.

— И всех людей он делит на вышестоящих и нижестоящих…

— Людей делят по разным признакам, в том числе и по подчиненности.

— Но карьеристу нужно двигаться вверх, поэтому он уважает вышестоящих и презирает нижестоящих…

— Это только подтверждает его мужественность.

— Да?

— Он себя и других оценивает по количеству силы и энергии.

— Марат Геннадиевич, вы путаете мужчину с бульдозером.

— Лестное сравнение.

— Так вот, истинный мужчина никогда не презирает слабого и никогда не пресмыкается перед сильным. Поэтому карьерист и не мужчина.

Она повернулась к окну, к птицам. Там осталась самая крупная, самая распластанная — одна на все пустое небо. Нет, небо никогда не пустует. В июне летел пух. Сейчас вот парят птицы. В августе полетит теплая паутина. В сентябре — остуженные листья. А потом снега…

— Лидия Николаевна, вероятно, вы обожаете неудачников?

— Тогда бы я обожала вас.

— Дамский каламбур?

— Нет, мужская прямота.

— Разве я неудачник?

— Представляете, что с вами будет, если не получится с докторской? Вы же перестанете видеть солнце. Вы же перестанете жить.

— А если получится?

— Тогда все сначала — будете надрываться, чтобы стать академиком или директором института. И опять не увидите солнца.

— Такой я вас не знал. Скорее всего, вы повторяете слова мужа.

— Да, повторяю. А он у меня умный.

Птица, сделав последний круг, вдруг исчезла. Может быть сложила крылья и незамеченной точкой упала к земле. А может, поднялась еще выше, туда, к реактивным самолетам…

— Лидия Николаевна, а ведь не я начал эту историю.

— Да?

— Поскольку разговор откровенный… Вы же сами повисли у меня на шее.

Она вновь обернулась, бросив опустевшее небо. Храмин упорно смотрел ей в глаза, требуя объяснений, — только слегка вспотели молодые залысинки.

— Марат Геннадиевич, возможно, докторскую вы и защитите… Но мужчиной вам не бывать.

Из дневника следователя. Я хочу уцепиться за что-нибудь руками. Врыться ногами в землю. Вжаться спиной в стену. Упереться лбом в дверь. Застонать, закричать, позвать на помощь… И остановить счастливейшие мои дни, задержать выпавшее мне время, которое несется с таким ветерком, что на глазах выступают слезы.