Долгое дело

Из дневника следователя.

Безлистные деревья не знают, что делать дальше, — ведь отцвели, отплодоносили. Земля ровно и плотно застлана жёлтыми листьями. Зелёная трава в газонах, которая зелёной и уйдёт под снег, окостенело ждёт его, снега. Вода в канавке стоит холодная, видно, что холодная. Последнее солнце, самое последнее, безвольно пробует согреть мне спину. Красная бабочка, поверив солнцу и тишине, вылетела с какого-нибудь чердака и ошалело метнулась под берёзу. И запах, запах уставшей земли, винных листьев и уже забытых цветов, бог весть где и как сохранившихся…

Заплачешь и никогда не догадаешься отчего.

Измученный последними днями, Рябинин лёг спать пораньше, часов в одиннадцать.

Проснулся он от мягкого, но явственного толчка. Ему показалось, что это была Лидина рука. Но Лида спала, удивлённо приоткрыв краешек рта. Он глянул на будильник — четыре. Тихий толчок на рассвете… До рассвета ещё далеко. Что же его разбудило? Сердечный спазм, боль в желудке или стук на улице? Какой толчок, зачем толчок? Мысль… Его разбудил толчок той мысли, которую он днём загнал в подсознание и которая вольготно освободилась теперь, ночью. Мысль… Он знал её: соучастника Калязиной можно найти умозрительно. Соучастника Калязиной не надо ловить — до него можно додуматься. Соучастник Калязиной поддаётся вычислению, как невидимая планета.

Теперь ему не уснуть, теперь ему даже не задремать. Рябинин не дыша скользнул на пол и вышел из комнаты…

Он помахал руками — для отвода глаз. Для отвода глаз принял якобы холодный душ, щедро разбавив его горячей водой. Для отвода глаз поставил чайник… Он знал, что теперь всё будет делать для отвода глаз, обманывая себя и других. Теперь он будет делать только одно, и будет делать до тех пор, пока не сделает. Или пока не сойдёт с ума.

Но с чего начинать? Нужна изначальная мысль — пусть неясная, оборванная, пропадающая… Не мысль, а первая посылка, первый камешек, брошенный в фундамент будущего здания. Какой там камешек, какая посылка… Крошку бы, крупицу бы, молекулу бы информации о соучастнике.

Она есть, молекула. Соучастник Калязиной — немолодой мужчина. Это доказано. На цистерну с молоком забирался мужчина, под видом страхового агента приходил мужчина. Молекула информации… Тоже неплохо: отпали мужчины молодые, отпали старики, отпали дети и женщины.

— Давно встал? — тревожно спросила Лида.

— Только что, в восемь.

— А почему чайник горячий?

— Неужели горячий?

— Что-нибудь случилось?

— Нет-нет.

— Не заболел?

— Нет.

— Сейчас приготовлю завтрак.

Но ведь калязинский мужчина должен быть… Если он любовник, то, судя по «исповеди», здоровый и нахальный мужлан, занимающий какое-нибудь общественное положение. А если у них чисто деловые связи, то этот мужчина может быть любого вида и любого общественного положения. Во всех случаях у этого человека пониженная нравственность. А бережёт его Калязина пуще собственных глаз — за всё время тот ни разу не мелькнул ни на пути следователя, ни на пути уголовного розыска.

Может быть, старый рецидивист, забытый всеми уркаган? Вряд ли Калязина свяжется с таким. Какой-нибудь тип без определённого места жительства и без определённых занятий? Да нет, Калязина предпочитает это… как её… респектабельность. Родственник? У неё нет родственников. Живёт в пригороде? Но Калязина ни разу никуда не уезжала…

— Гражданин, на следующей выходите?

— Нет.

— Тогда отойдите от двери.

— Та есть да.

— Чего «да»?

— Выхожу…

А ведь у этого человека не только пониженная нравственность. Он наверняка имеет какие-то особенности психики, несовместимые с нормой. Впрочем, жадность. Выполнял её поручения за деньги. Поджечь сарай за городом в определённый час может человек и со здоровой психикой. Сарай обветшалый, ненужный, вдалеке от домов. А вот плеснуть чего-нибудь кислого в цистерну с молоком, за которым стоят бабушки с бидончиками, дети с банками, мамы с колясками… Не каждый бы смог. Он знал не одного ворюгу, который согласился бы обчистить магазин, но не полез бы на цистерну.

Её соучастник — последний негодяй или крайний дурак. Или человек с подавленной волей. Калязина подавить может…

— Я по повестке.

— А? А, садитесь, пожалуйста…

— Зачем вызывали?

— Зачем вызывал… Если вызвал… Что-то было нужно…