Долгое дело

Рэм Фёдорович Гостинщиков, научный сотрудник, кандидат геолого-минералогических наук. Старше Рябинина на десять лет. Они переговорили обо всём на свете: вечерами, ночами, за ужином, в поездах, а однажды пошли в маршрут и проспорили весь день, не увидев ни одной породы.

Димка Семёнов, ровесник Рябинина, коллектор, а по-нынешнему — техник. Он не интересовался геологией, презирал степени и должности, но всю жизнь провёл в экспедициях, потому что любил передвигаться по земному шару. Это он как-то поехал в посёлок за хлебом и пропал на три дня; вернулся чёрный, обожжённый, весёлый — тушил горящую степь. Это он две ночи сидел, как верная жена, у спального мешка, в котором горел температурой простуженный Рябинин. Это он…

Это были они — его геологи, рядом с которыми Рябинин думал о себе чуть хуже, чем без них.

И промелькнуло, исчезая…

…Всю жизнь он в себе разочаровывается. Неужели был так сильно очарован?..

— Забыл нас? — улыбнулся Димка, блаженно расплываясь круглым и добродушным лицом.

— Три месяца не заходил, подлец, — улыбнулся и Гостинщиков своей особенной улыбкой: наклонил голову, беззвучно приоткрыл рот и сузил глаза, отчего казалось, что он сейчас крикнет или запоёт. Эту улыбку-ухмылку геологи деликатно звали мефистофельской, а за глаза — сатанинской. Поварихи всех полевых сезонов считали её козлиной, хотя Рэм Фёдорович объяснял, что козлы не улыбаются.

— Три с половиной, — уточнил Рябинин.

— Э, всё идёшь по следу?

— Да не по одному. Братцы, сейчас всё объясню…

— Тут мне ребята сухой рыбки подкинули с севера, — засуетился Димка, вытягивая из портфеля длинный и острый свёрток.

— Э, мне геофизик приволок с вулкана обсидианчик. — Рэм Фёдорович из того же портфеля вытащил другой свёрток, тупой и круглый…

Это были они — его геологи.

Из дневника следователя.

Сегодня приходили мои геологи. Расстроили, разбередили… Как вернулся на одиннадцать… Нет, уже на двенадцать лет назад. Как побывал в юности. И мне показалось, что жить я стал не так — жить я стал хуже…

Давно не был в лесу. Давно не видел рассвета. Давно не обращался к себе. Давно не говорил с дочкой тайным бессловесным языком. С Лидой не говорил… Сердце давно не сжималось от гулкого восторга. Давно никого не жалел. Да я давно и не плакал…

Калязина не шла.

Перед допросом Рябинин обычно занимался пустяками — берёг силы; не физические, а какие-то другие, которые могли уходить на необязательные встречи, на ползущие мысли или на случайные нервные вспышки. Он вяло разбирал следственный портфель. И удивился, обнаружив под фонариком пакет с двумя окаменевшими пирожками Лидиной выпечки: он их сразу узнавал по тупым носам и острым спинкам. Эти пирожки остались ещё с мартовского выезда на место происшествия…

В кабинет заглянула женщина, окинув Рябинина рассеянным взглядом, — он тоже посмотрел на неё краем глаза, потому что заглядывали часто: ошибались комнатой, кого-нибудь искали или просто хотели увидеть живого, не телеэкранного следователя.

Рябинин держал пакет, вспоминая тот выезд… Пирожков была ровно дюжина — Лида давала их с расчётом на всю оперативную группу. По два пирожка съели Петельников, Леденцов, судебно-медицинский эксперт и шофёр дежурной машины; по одному съели понятые. Окаменели пирожки Рябинина, который писал протокол осмотра, и ему было не до еды…

Женщина опять заглянула, обежав кабинетик таким взглядом, словно тот был министерским. Теперь Рябинин посмотрел на неё чуть пристальнее, но она захлопнула дверь, заметно смутившись и полыхнув чем-то красным.

Рябинин не знал, что делать с пирожками: съесть их было невозможно, а выбросить то, к чему прикасались Лидины руки, он не мог. Улыбнувшись, Рябинин завернул их и опустил в карман плаща…

Женщина — оказывается, красной у неё была огромная шляпа — в третий раз открыла дверь и опять сумела окинуть крохотный кабинетик широким и высматривающим взглядом, от которого Рябинину и самому показалось, что у него за спиной кто-то стоит.

— Вы кого-нибудь ищете?

— Мне нужен Рябинин, — приятным грудным голосом ответила женщина.

— Я — Рябинин…

Она улыбнулась, как бы извинив его за непонятливость, и повторила:

— Мне нужен следователь прокуратуры Рябинин.

— Я и есть Рябинин, — вновь проявил он непонятливость.

Теперь её рассеянный взгляд остановился на следователе, как сфокусировался, — она старалась понять его слова.

— Вы… Рябинин?

— Да. А что?

Она вдруг покраснела хорошей полнокровной краской, сливаясь лицом с цветом своей шляпы.