Долгое космосвинство

Про взрывы и войны может и врал. Но предложения нормальные. Мы глянули на регистраторы – а прикольные штуки, как видеорегистраторы, но куда круче, и совсем маленькие, но считать из них информацию можно только в специальном громоздком устройстве. Три регистратора мы забрали и прикрепили – Маша и Вика на волосы, а я на ухо, как массивную клипсу. Потом мы надевали на свои головы лингвошлем, и за полчаса на всех, в том числе и во время перелёта, изучили языки всех пяти вышедших в галактику рас – даргский, вергский, крокский, кальмский и муший – и язык межрасового общения, вселенский.

Взлетели, полюбовались на осветивший ночное море и разметавший яхту огромный взрыв. Маша взяла один плутониевый стержень, успокоив нас, что он состоит из не очень радиоактивных изотопов, а футляр ещё уменьшает излучение. Мы все сели писать письма родственникам, что у нас всё хорошо, но больше они нас не увидят, а на память от нас останутся деньги, которые перевела для них Маша, благо, что номера карт у нас были. Там правда суммы огромные. Хотя куда более огромные лежат в тайниках у нас в России, и адреса разных тайников мы тоже отправили родственникам. И инструкция по составлению более-менее годных сообщений родне у Маши была. Ещё она отправила немалые суммы денег паре десятков заранее выбранных людей, которым решила помочь.

Через полчаса мы вышли в пригороде Твери. Я сказал, подавая зелёным инопланетянам один бластер:

– Валите домой. И не вздумайте чудить.

– Да пошёл ты к чёрту. Мог бы и сдаться, – гнусаво буркнул капитан, – получил бы ноги, стал бы крутым киборгом. А лет через десять, и свободным. Бластеры на Земле не оставляйте. Если воронку на месте тех, кто использовать или изучать будет, не хотите… Теперь отписываться за всё это полгода, да ещё проверки ваших следов будут…

А через полчаса мы уже миновали прохладный ночной лес, нашли какое-то убогое здание. Отмеченная спиралью дверь. Слабо освещённый коридор. Туалет. Лестница вниз. Длинный тоннель куда-то далеко от здания. Дверь. Комната со стульями и овальной металлической дверью корабля, которая начала со скрежетом открываться после нажатия Машей кнопки на вынутом из сумки пульте. По другой кнопке с пульта открылась потайная дверь в боковой стене, в ангар.

Вошли в тесное и не выглядящее круто нутро корабля с тремя привинченными заурядными, но хоть мягкими, креслами с вполне автомобильными ремнями безопасности. Я открыл указанный и разблокированный Машей незаметный люк в полу, мы вместе быстро вытащили стальные кишки, пачкаясь в масле. Маша затолкала плутониевый стержень, быстро что-то проверила, два раза выбегала на пару минут, с руганью затолкала начинку обратно, захлопнула люк и теперь быстро стучала на ноутбуке. А я сел в кресло, пристегнулся и закрыл глаза – чертовски насыщенный день, и до этого дурдома долгий перелёт, и до того перелёта перелёт, я уже третьи сутки нормально не спал, и это расслабленное курортное существование проклясть готов. И ноги чертовски болят! Я теперь понимаю, как измотана была Маша… Она устало сказала:

– Все емэйлы отправила. Прощай, Земля двадцать первого века. Но мы вернёмся, описав хорошую такую петлю. Поехали! Регата началась!

– Прилетели! – донёсся откуда-то голос Маши.

– Что?! – офигел я, протирая глаза. – Я же только глаза закрыл. А рёв двигателей? Я хотел на Землю из космоса посмотреть. Сколько я спал?

– Так ты что, проспал этот чудесный вид на Землю из космоса? – с сарказмом удивилась Вика.

– Полчаса ты отдыхал, – улыбнулась Маша, – и сейчас 122812 год. Садимся как раз на стадион. Блин, еле успели. Я подгоняла на полдень последнего дня Межгалактической Олимпиады, а они уже похоже все здесь. Ну да ладно. Собрались, работаем.

Со скрипом открылась дверь, и мы вышли на гранитною арену громадного ревущего и хохочущего над нами стадиона. Несколько сотен тысяч гуманоидов, половина из них люди, весело орали, пили и ели – подробности были видны на огромных экранах с выпуклым изображением. Экраны показывали и десятки небольших, выглядевших как из будущего, ха, космических кораблей предельно облегчённой конструкции, стоявших на арене.

На экранах мельтешил и наш звездолёт в виде совсем уж небольшой для космолёта бочки, и с кривой надписью на боку «Три свиньи» – когда только успела Маша намалевать. «Три свиньи» нагло стоял прямо перед большим столом, за которым сидели судьи, гуманоидов двадцать. И мы трое на экранах красовались – помятые, всклокоченные, чумазые, в пятнах от кофе, машинного масла и ещё от чего-то. Показали крупным планом и типа рентгеновское изображение моих ног ниже колен, с протезами, и диктор удивлённо орал на вселенском языке, что у меня примитивные протезы. Проорал, и что Маша тяжело больна. А потом показали и Вику, ещё и смачно пройдясь по её прекрасным формам, и диктор вопил:

– Они из какого-то дикого места, их регистраторы и бластеры являются жутким даргским антиквариатом! А эта красотка великолепна как совершенный запретный генетически изменённый клон!