Долгое падение

Его охраняют самые опытные офицеры из Шотландской пенитенциарной службы, все бывшие армейские. Мануэль уже знает некоторых из них по своему длинному тюремному сроку за изнасилование, которое отбывал в тюрьме Питерхеда. Среди этих офицеров нет сердобольных, но они знают, что Мануэль скоро умрет. В начале «Дневника наблюдений за приговоренным» их записи беспристрастны, но с оттенком отзывчивости.

«Заключенный хорошо выспался».

«Хорошо позавтракал».

«Заключенный, кажется, в хорошем настроении».

Но Питер Мануэль не тот человек, чье общество порождает привязанность. Первоначальная доброта вскоре испаряется.

«Заключенный хвастался своим героизмом на войне».

«Заключенный курит и непрерывно разговаривает».

«Заключенный якобы слушает «Радио Люксембург», но обсуждает любую музыку. Похоже, он думает, что много о ней знает».

«Заключенный рассказал нам о своих приключениях, когда был шпионом в Советском Союзе».

На обложке «Дневника наблюдений за приговоренным» есть пометка: «Не уничтожать – никогда». Это крайне важно: доказать, что убийство по закону честное, обдуманное и порядочное.

В «Дневнике наблюдений» детально описывается, как Мануэль мочился и как работал его кишечник. Там записывается, в какое время он уснул и когда проснулся. Там говорится, что он ест и сколько ест: «Сегодня он оставил весь свой хлеб, но съел рыбу с картофелем». Также там документируется, что он говорит. Питер Мануэль – это сплошные истории.

– Я был шпионом в Советском Союзе. Я полетел в Москву и встретился с инструктором в авиа-ангаре. Советы слышали о моей репутации взломщика и хотели, чтобы я проделал для них работу, особенную работу, как Нежный Джонни Раменски[72]. Когда они поняли, что я – американский гражданин, они просто отправили меня самолетом домой.

– Правда, Питер?

– Во время войны, когда я жил в Ковентри, немецкий пилот приземлился в полях за моим исправительным заведением, и я задушил его голыми руками.

– Да ну, в самом деле?

– Я был в самолете, и пилот потерял сознание, и я взял на себя управление и посадил самолет. Никто не мог поверить, что я это сделал. Никакого опыта, ничего. И я даже не вспотел.

– Да что ты говоришь!

Мануэль всегда рассказывает ту же самую историю о себе самом: он совершает умные поступки, и другие люди изумляются. Он всегда побеждает. Он никогда не нападает на женщин в темноте. Он никогда не прячется на пыльных чердаках, поджидая, пока люди уйдут из дома, чтобы он мог украсть обручальное кольцо их матери. Он никогда не валяется на чистых простынях в грязных ботинках и никогда не роняет еду на драгоценные ковры, не давит ее каблуком, назло портя благопристойные дома. Он никогда не стаскивает женщин с насыпи, рассыпая их покупки в лужи, говоря их трехлетнему сыну заткнуться на хрен, или он убьет их мамочку.

Женщины никогда не вопят и не убегают в историях, которые он рассказывает. Женщины никогда не плачут в темных полях, собирая свои выбитые зубы или прижимая порванное и окровавленное нижнее белье к груди. Женщины никогда не стоят на коленях, склонив голову, надеясь, что, если они будут вести себя очень, очень тихо, он их не убьет. В его историях женщины не сидят в суде, глядя на него жесткими, обвиняющими глазами присяжных, пока старшина говорит судье, что обвинение в изнасиловании против Питера Мануэля не доказано единодушным решением.

Сэмюэль Мануэль никогда не плюет в женщину на автобусной остановке за то, что она заявила в полицию на его сына после того, как поклялась, что не заявит, если он ее отпустит, – значит, она лгунья. Женщина никогда не сидела в автобусе со звенящим в ушах голосом Сэмюэля: «Ты, хренова грязная лживая корова!» – глядя в окно сквозь пелену слез и гадая: нарушить обещание не рассказывать хуже того, что он с ней сделал?

Питер никогда не стоял над мертвыми семьями, поедая сэндвич в ревущей тишине. Он никогда не смотрел на груди мертвой девушки и не терся о ее трусики. Он никогда не прятался за деревом, позволяя Энн Найлендс думать, что она спаслась, прежде чем прыгнуть на нее.

Таких историй у Мануэля нет, но полицейские их знают. Они имеют доступ к его личным данным. Все знают обо всем, что он когда-либо сделал, потому что он знаменит.

Когда Питер говорит, они переглядываются, как умеют переглядываться полицейские. Возбуждение от всеобщего внимания постепенно проходит, и Мануэль начинает осознавать, что они смеются над ним. Это и их прохладное, скептическое отношение к его историям злит Мануэля. Они его не знают, сволочи. Они ничего о нем не знают.

Такова атмосфера в камере для приговоренных, и вот почему все идет так скверно.

Атмосфера становится слишком ожесточенной.

Проблемы начинаются за день до его апелляции с просьбой отменить смертную казнь. У Питера начинаются судороги и изо рта идет пена. Его быстро переправляют в изолятор и промывают ему желудок. Там ничего не находят. Неделю он дергается и молчит, пускает пену изо рта и таращит глаза. Но он все еще ест. Он все еще курит.

В «Дневнике наблюдений за приговоренным» записано:

«Заключенный продолжает свою обычную игру».