Долгое падение

Я начала. Начала просто: Меня зовут Джесс, мне восемнадцать лет, а здесь я потому, что у меня проблемы семейного характера, но подробности нам ни к чему. А потом я разошлась со своим парнем — Чезом. И он еще должен мне все объяснить. Но он просто взял и ушел, ничего не пояснив. А если бы объяснил, мне, наверное, было бы лучше. А так он разбил мне сердце. И мне никак его не найти. Я думала, что он будет на той вечеринке, внизу, но его там не оказалось. Поэтому я и поднялась на крышу.

А Мартин сразу так, с сарказмом: ты собираешься покончить с собой из-за того, что Чез не пришел на вечеринку? Ну ты даешь.

Я ему объяснила, что такого не говорила. Ну, он сразу такой: ладно, ты здесь из-за того, что тебе чего-то не объяснили. Так?

Он пытался выставить меня дурочкой, но это было нечестно, потому что мы все могли здесь выставить друг друга дураками. Могли бы сказать, например: ай-ай-ай, меня выгнали с телевидения. Или: ай-ай-ай, мой сын — овощ, я ни с кем не разговариваю, и мне приходится убирать за ним все… Впрочем, да — Морин сложно выставить дурочкой. Но я не думала, что мы станем друг над другом издеваться. Надо всеми нами можно было поиздеваться; да над любым несчастным человеком можно, если быть достаточно жестоким.

Я тогда ему и говорю: и так я не сказала. Я сказала, что объяснение могло бы меня остановить. Я же не сказала, что именно поэтому я здесь оказалась. Понимаешь, если бы мы приковали тебя наручниками к ограде, тебя бы это остановило. Но ты ведь при этом еще жив не потому, что тебя никто не приковал наручниками к ограде?

Это, на мое счастье, заставило его заткнуться.

Джей-Джей отнесся к моему желанию разыскать Чеза с пониманием, и я тогда бросила ему: ага, еще бы! — но тут же пожалела об этом: он ведь мне посочувствовал, а в «еще бы» все же слышится издевка. Но он, не обращая внимания на «еще бы», спросил, где Чез, и я призналась, что не знаю — может, на какой-нибудь вечеринке. А он тогда рявкнул: так, может, лучше пойдешь поищешь его, а не будешь шляться по крышам. Я ответила ему, что у меня не осталось ни надежды, ни сил. И, сказав это, я поняла, говорю чистой воды правду.

Я вас не знаю. Я лишь знаю, что вы это читаете. Я не знаю, несчастны вы или счастливы; не знаю, стары вы или молоды. Я, в общем, надеюсь, что вы молоды и несчастны. А если вы стары и счастливы, то могу себе представить, как вы заулыбались, увидев фразу «Он разбил мне сердце». Вы вспомните, как кто-то разбил вам сердце, и скажете про себя: о, да! Я помню это чувство. Но ни черта вы не помните, старичье. То есть вы, конечно, можете припомнить приятную легкую грусть. Можете вспомнить, как слушали музыку и поедали шоколадки, сидя в своей комнате, как гуляли в одиночестве по набережной, кутаясь в пальто. Но разве вы можете вспомнить ощущение, когда ешь и будто пережевываешь свой собственный желудок? Разве вы можете вспомнить вкус красного вина, которым тошнит? Разве вы можете вспомнить, как всю ночь вам снилось, будто он опять рядом, и говорит, и прикасается так нежно, а потом вы просыпаетесь, и вам нужно пережить очередной день. Разве вы можете вспомнить, как вырезали его инициалы на своей руке кухонным ножом? Разве вы можете вспомнить, как стояли совсем близко от края платформы в метро? Нет? Ну так и заткнитесь, мать вашу. И засуньте улыбку в свою старую отвислую задницу.

Джей-Джей

Я собирался выложить все начистоту, рассказать им обо всем: о нашей группе, о Лиззи, обо всем. Мне не было нужды врать. Мне было тяжеловато их слушать, поскольку у них были вполне серьезные причины, чтобы оказаться на этой крыше. Господи, да любой бы понял, отчего Морин хочет расстаться с жизнью. Мартин, конечно, сам вырыл себе могилу, но что бы он ни сделал, так унижать и стыдить человека… Окажись я на его месте, я вряд ли бы продержался столько же, сколько он. А Джесс была совсем несчастна и совсем не в своем уме. То есть не то чтобы они прямо соревновались, но в каком-то смысле они… даже не знаю, как бы вы это назвали… обозначали свои претензии, что ли. И возможно, я был немного неуверен в себе, поскольку Мартин мне все карты спутал. Это я должен был выезжать на стыде и унижении, но в моем случае они выглядели как-то бледновато. Его посадили за секс с пятнадцатилетней, и таблоиды раструбили об этом на всю страну; меня же бросила девушка, и моей группе уже ничего не светило — тоже мне беда!

Я все равно не собирался врать, пока не возникла проблема с моим именем. А вконец охреневшая Джесс так на меня насела, что я потерял над собой контроль.

— Итак, — начал я. — Ладно. Меня зовут Джей-Джей и…

— А как расшифровывается твое имя?