Долгое прощание

– Смысла нет, м-с Уэйд. Ничем не могу помочь. Я ведь уже объяснял.

Чтобы вовремя прийти на помощь, надо не спускать с него глаз ни на минуту. А это невозможно, даже если забросить все другие дела. Человек может сорваться с цепи в мгновение ока. Кстати, по-моему, на него это не похоже. Он мне кажется вполне уравновешенным.

Она взялась за край соседнего шезлонга и подалась вперед.

– Если бы он дописал книгу, все, наверное, уладилось бы.

– Тут я не могу ему помочь. Она смотрела вниз, себе на руки.

– Можете, раз он вам верит. Это самое главное. Или вам противно жить у нас и получать за это деньги?

– Ему нужен психиатр, м-с Уэйд. Только хороший, не шарлатан.

Она встрепенулась.

– Психиатр? Зачем?

Я выбил пепел из трубки и подержал, чтобы она остыла.

– Я, конечно, дилетант, но могу сказать. Ему кажется, что в подсознании у него скрыта какая-то тайна, и он не знает какая. Это может быть сознание вины – собственной или чужой. Он считает, что пьет оттого, что не может вспомнить. Наверное, это событие произошло, когда он был пьян, вот он и напивается, чтобы снова впасть в это состояние, в полную отключку. Это задача для психиатра. Дальше. Если это не так, тогда он напивается просто потому, что любит пить или не может с собой справиться, а тайну выдумал себе в оправдание. Но писать и уж, во всяком случае, закончить книгу, он не может из-за пьянства. Итак, вывод: не может дописать, потому что сам оглушает себя выпивкой. А если наоборот?

– Нет, это – нет, – сказала она. – Роджер очень талантливый. Я совершенно уверена, что его лучшие книги еще впереди.

– Я же сказал, что рассуждаю, как дилетант. Вы как-то заметили, у меня в гостях, что он, может быть, разлюбил свою жену. А если и тут наоборот?

Она поглядела в сторону дома, потом повернулась к нему спиной. Я поглядел туда же. В дверях стоял Уэйд и смотрел на нас. Я увидел, как он зашел за стойку бара и стал доставать оттуда бутылку.

– Не останавливайте его, – быстро сказала она. – Никогда этого не делаю.

Никогда. Наверное, вы правы, м-р Марлоу. Делать нечего – он должен сам от этого избавиться.

Трубка остыла, я спрятал ее в карман.

– Раз уж мы так глубоко копаем – как насчет моего вопроса?

– Я люблю своего мужа, – просто сказала она. – Может быть, не так, как в молодости. Но люблю. Молодость бывает только раз. Человек, которого я тогда любила, умер. Погиб на войне. У него, как ни странно, были те же инициалы, что у вас. Теперь это не важно – правда, иногда мне кажется, что он не умер.

Тело так и не нашли. Но это часто случалось.

– Она пристально и испытующе взглянула на меня.

– Иногда – не часто, конечно, – в тихом баре, или в пустом вестибюле хорошей гостиницы, или на пароходной палубе, рано утром или очень поздно вечером, мне начинает казаться, будто он ждет меня где-то в тени, в уголке, и я сейчас его увижу. – Она помолчала, опустив глаза. – Это так глупо, мне даже стыдно. Мы очень любили друг друга – той безумной, непонятной, невероятной любовью, которая бывает раз в жизни.

Она умолкла, словно в забытьи, глядя на озеро. Я снова обернулся к дому. Уэйд стоял в дверях со стаканом в руке. Я перевел взгляд на Эйлин, Для нее я сейчас не существовал. Я встал и пошел к дому. Стакан в руке Уэйда был налит до краев. Глаза у него были нехорошие.

– Как продвигаются дела с моей женой, Марлоу? – Губы у него дернулись.

– Я за ней не ухаживаю, если вы об этом.

– Именно об этом. Вы тут вечером лезли к ней целоваться. Много про себя воображаете. Не выйдет, приятель. Нос не дорос.

Я хотел его обойти, но он загородил путь широким плечом.

– Не торопитесь, старина. Посидите еще. У нас в гостях так редко бывают сыщики.

– Скоро совсем не будет, – сказал я. Он запрокинул стакан и, отпив глоток, нагло ухмыльнулся.

– Рано вы начали, сопротивляемость у вас низкая, – заметил я. – Впрочем, что толку в словах.

– О'кей, дорогой воспитатель. Неужели не слыхали, что пьяницу воспитывать – гиблое дело? Пьяницы не перевоспитываются, друг мой. Они разлагаются. Местами это очень противно. – Он снова поднес стакан к губам и допил почти до дна. – А местами жутко. Но говоря изысканным языком нашего милейшего доктора Лоринга, этой паршивой сволочи с черным саквояжем, оставьте в покое мою жену, Марлоу. Конечно, вы на нее положили глаз. Все кладут. Хотите с ней переспать. Все хотят. Проникнуть в ее мечты, ощутить аромат ее воспоминаний. Может, и я хочу. Но проникнуть некуда, приятель. Там пусто, пусто, пусто. Останетесь один в темноте.

Он допил и перевернул стакан вверх дном.

– Вот так, Марлоу. Пусто. Ничего там нет. Уж я-то знаю.

Поставив стакан на край стойки, он зашагал к лестнице, стараясь держаться прямо. Опираясь на перила, поднялся на несколько ступенек, остановился и сверху посмотрел на меня с невеселой улыбкой.

– Простите за дешевый сарказм, Марлоу. Вы славный малый. Жаль, если с вами что-нибудь случится, – Что, например?