Долгое прощание. Обратный ход

Уэйд вернулся со второй бутылкой виски. Моторка набрала скорость и ушла вдаль. Уэйд поставил новую бутылку рядом со старой. Сел и насупился.

— Черт побери, неужели вы все это выпьете? Он прищурился.

— Катись отсюда. Иди домой, помой там пол в кухне или еще что. Свет загораживаешь. — Язык у него опять еле ворочался. Успел приложиться в кухне, как обычно.

— Нужен буду, позовите.

— Я еще так низко не опустился, чтоб ты мне был нужен.

— Ладно, спасибо. Побуду, пока не вернется м — с Уэйд. Знаете такого?

Фрэнка Марстона?

Он медленно поднял голову. Глаза у него разъезжались. Видно было, с каким трудом он берет себя в руки. Но на сей раз получилось. Лицо его утратило всякое выражение.

— Никогда не слыхал, — сказал он тщательно и очень медленно. — Кто он такой?

Когда я заглянул к нему в следующий раз, он спал с открытым ртом.

Волосы влажные от пота, виски от него несло на милю. Губы растянуты, словно в гримасе, язык, обложен и на вид совсем сухой.

Одна из бутылок была пуста. В стакане на столе оставалось около двух дюймов виски, а другая бутылка была полна на три четверти. Пустую я поставил на тележку, выкатил ее из комнаты, потом вернулся, закрыл стеклянные двери и опустил жалюзи. Моторная лодка могла вернуться и разбудить его. Я прикрыл дверь в кабинет.

Тележку я привез на кухню — белую с голубым, просторную и пустую. Я так и не наелся. Съел еще один сандвич, допил пиво, потом налил себе чашку кофе.

Пиво выдохлось, но кофе был еще горячий. Затем я опять вышел во дворик.

Прошло довольно много времени, и озеро снова вспорола моторка. Было почти четыре часа, когда я услышал далекий гуд перешедший в оглушительный вой.

Надо бы запретить это по закону. Может, и есть такой закон, но парень в моторке плевать на него хотел. Бывают люди, которые обожают нарушать чужой покой. Я спустился к берегу.

На этот раз трюк удался. Водитель на повороте притормозил, и загорелый малый на акваплане откинулся назад, борясь с центробежной силой. Доска почти вышла из воды, скользя на одном краю, затем моторка выровняла курс, спортсмен удержался на акваплане, они умчались, и тем все кончилось. Волны от моторки подкатились к моим ногам? Они бились об опоры причала и подбрасывали вверх — вниз лодку на привязи. Когда я повернул обратно к дому, они еще не успокоились.

Войдя во дворик, я услышал, что со стороны кухни доносится перезвон курантов. Когда он раздался снова, я решил, что звонок — куранты может быть только у парадной двери. Я подошел к ней и открыл.

На пороге стояла Эйлин Уэйд, глядя в другую сторону. Обернувшись, она сказала:

— Прошу прощения, я забыла ключ. — Затем увидела, что это я. — Ах, я думала, это Роджер или Кэнди.

— Кэнди нет. Сегодня четверг.

Она вошла, и я закрыл дверь. Она поставила сумку на стол между диванами. Выглядела холодно и отчужденно. Сняла белые кожаные перчатки.

— Что — нибудь случилось?

— Ну, он слегка выпил. Ничего страшного. Спит на диване в кабинете.

— Он вам сам позвонил?

— Да, но не поэтому. Пригласил меня на ленч. К сожалению, мне пришлось есть одному.

— Так. — Она медленно опустилась на диван. — Знаете, я совсем забыла, что сегодня четверг. Кухарка тоже выходная. Как глупо.

— Кэнди перед уходом подал нам ленч. Ну, я, пожалуй, побегу. Надеюсь, моя машина вам не помешала подъехать? Она улыбнулась.

— Нет, проезд широкий. Чаю хотите? Сейчас сделаю.

— Хорошо. — Не знаю, почему я это сказал. Никакого чаю я не хотел.

Сказал, и все.

Она сбросила полотняный жакет. Шляпы на ней не было.

— Только взгляну, как там Роджер.

Я смотрел, как она идет к двери в кабинет и открывает ее. Постояв чуть — чуть на пороге, она закрыла дверь и вернулась.

— Все еще спит. Очень крепко. Мне нужно на минутку наверх. Сейчас приду.

Я смотрел, как она забрала жакет, перчатки и сумку, поднялась по лестнице и вошла к себе в комнату. Дверь закрылась. Я решил, что надо пойти в кабинет и убрать бутылку. Если он спит, она ему не нужна.

Глава 36

От того, что стеклянные двери были закрыты, в комнате было душно, а от того, что опущены жалюзи — полутемно. В воздухе стоял едкий запах, а тишина была слишком неподвижной. От двери до дивана было не больше пяти метров, и не успел я пройти половину, как уже понял, что на диване лежит мертвец.

Он лежал на боку, лицом к спинке, подвернув под себя согнутую руку, а другой словно прикрывая глаза от света. Между его грудью и спинкой дивана натекла лужица крови, а в ней лежал бескурковый револьвер Уэбли. Одна сторона его лица превратилась в кровавую массу.

Я нагнулся, вглядываясь в уголок широко открытого глаза, в обнаженную руку, за сгибом которой виднелось почерневшее, вздувшееся отверстие в голове. Оттуда еще сочилась кровь.

Я не стал его трогать. Кисть руки была еще теплая, но он был, несомненно, мертв. Я оглянулся в поисках записки, какого — нибудь клочка.

Кроме рукописи на столе, ничего не было. Они не всегда оставляют записки.