Блисс в своё время предположил, что результат, показанный H-4 в плаваниях, — случайная удача. Чтобы устранить эти сомнения, хронометр решили подвергнуть новому испытанию, ещё более суровому, чем два морских путешествия. Для этого его предстояло перевезти из Адмиралтейства в Королевскую обсерваторию и там ежедневно проверять по большим маятниковым часам в течение десяти месяцев. Занятие это комиссия поручила Невилу Маскелайну. В Гринвич для сверки с маятниковыми часами предстояло отправиться и трём «большим приборам» — H-1, H-2 и H-3.
Можно вообразить чувства Гаррисона, когда он узнал, что его детище забирают из Адмиралтейства и передают в руки ненавистного астронома. Через несколько дней после первого удара его ждал второй, в лице Невила Маскелайна, который заявился в дом на Ред-лайон-сквер без предупреждения и с ордером на арест первых трёх часов.
«Мистер Гаррисон, — гласил документ, — мы, члены комиссии, учреждённой парламентским актом о нахождении долготы в море, сим предписываем вам вручить преподобному Невилу Маскелайну, королевскому астроному в Гринвиче, три оставшихся у вас прибора, кои ныне являются достоянием общества».
Гаррисон был припёрт к стене. Ему оставалось лишь провести Маскелайна в комнату, где стояли часы, с которыми он тридцать лет прожил душа в душу. Они по-прежнему тикали на разные голоса, словно старинные друзья за оживлённой беседой, нисколько не горюя, что их время давно прошло. Они болтали между собой, ничего не ведая о большом мире вокруг, окружённые любовью и заботой своего творца.
Прежде чем расстаться с часами, Гаррисон попросил Маскелайна о единственном одолжении: письменно засвидетельствовать, что тот получил часы в полной исправности. Маскелайн заспорил, затем согласился признать, что
Номер четвёртый везли в Гринвич на лодке, в сопровождении Ларкума Кендалла; большие часы тряслись по лондонским улицам на телеге без рессор. Нам нет надобности воображать, как воспринял это Гаррисон. На медальоне, сделанном в 1770 году Джеймсом Тасси, стареющий часовщик изображён в профиль, и мы отчётливо видим скорбный изгиб плотно стиснутых губ.
13.
Второе путешествие капитана Джеймса Кука
Когда погибал славнейший из всех моряков,
Предсмертный крик уловил дикарь-каннибал,
И там, далеко-далеко от родных берегов
Забытые кости прибой омывал.
Здесь он остановлен судьбой беспощадной,
Пришедший познать непреклонно и жадно
Мир этот новый, то жаркий, то хладный,
Где прежде никто не бывал.
Квашеная капуста.
Эти два слова стали девизом второго триумфального путешествия капитана Кука. Великий мореплаватель ввёл в рацион британских моряков главную пищу немцев и тем (хотя матросы поначалу воротили от неё нос) навеки распрощался с цингой. Капуста богата витамином C; заквашенная с солью, она может храниться в корабельном трюме практически вечно, или по крайней мере достаточно долго, чтобы хватило на кругосветное плавание. Благодаря Куку она стала завзятой морячкой и спасала жизнь мореходам, покуда в рационе Королевского флота её не сменил сок — сперва лимона, потом лайма.
Одолев цингу, Кук мог без помех заняться научными исследованиями, в том числе теми, что поручила ему Комиссия по долготе. Он сравнивал метод лунных расстояний, который, как опытный навигатор, сумел освоить, и новые морские часы, изготовленные по образцу Гаррисоновых.
«Здесь я должен отметить, — писал Кук в дневнике во время плавания на «Резолюшн», — что наша ошибка [в определении долготы] не может быть большой, покуда с нами такой надёжный проводник, как часы».
Гаррисон хотел, чтобы Кук взял с собой H-4, а не копию. Он охотно поставил бы на кон вторую половину премии, лишь бы хронометр прошёл испытания в экспедиции Кука, но Комиссия по долготе постановила, что четвёртый номер должен оставаться в Англии, пока не решится вопрос о присуждении оставшихся денег.