Долгота дней

— Что т-т-т-такое?! — Сократ моментально почернел, будто выцвел, устало опустился на стул. — Каролина! Я это п-п-п-предчувствовал! — Он вытер густую испарину, выступившую на лбу. — Не хотел ее отпускать… Говоришь, минометный обстрел? Очень странно! Почему же я ничего не слышал?! И, позволь, откуда же должны были бить минометы ВСУ, если мы в центре располагаемся? Это же тут рядом, в двух шагах! И я ничего-ничего не слышал! Ничегошеньки! Ну, конечно, — он удрученно покачал головой и тихо забормотал, снимая очки и протирая стекла, не замечая слез, покатившихся из его подслеповатых глаз, — Лиза еще спала. Я читал. Последнее время, видишь ли, так зачитываюсь, что совершенно ничего не слышу и не вижу. Наверно, старость…

— Никаких минометов! — крикнул Вересаев, рубанув ладонью по столу. — В других случаях — спорить не буду! Артиллерия наша, сука, беспощадна. Хоть бы одного боевика убили, кстати. Впрочем, одного случайно ранили, своими глазами видел месяц назад. Но сейчас, Сократ, никаких минометов, ничего подобного! — Он приподнялся на стуле, но тут же снова сел. — Все это ложь и провокация! Сплошной иштар, сука, тасс! Проститутки гребаные! Имело место нечто совершенно другое!

— И что же, по-твоему, Коля, имело место быть?! — удрученно наморщил лоб Гредис, и в уголках его глаз снова появились слезы. — Что ж там случилось?

— Жуки! — снова ударил кулаком по столу массажист. — Жуки, млять!

— К-к-какие жуки?! — профессор брезгливо нахмурился. — Коля, какие еще жуки?

— Колорадские! — Вересаев поднялся со стула, расставив в сторону руки, закружил по комнате на полусогнутых коленях. — Четыре охреневших твари! Они выбрались из белого «КамАЗа», как черножелтая смерть. Крылья — во! Ноги — во! Сократ Иванович, прикинь, каждая тварь — размером с теленка, с одной только разницей, что телята не летают и людей на мелкие куски не рвут! Понимаешь, боковые ноги у них, что сабли — кривые и острые. Как ворвались на базарную площадь, как принялись кружиться и молотить! Боже ж мой, Сократ Иванович! Боже ж мой! — Коля схватился руками за голову. — Жуки, млять! Жуки! Только что живые люди стояли, и вот уже один только фарш. Я и так, ты знаешь, сплю плохо. В парке возле дома славянофилы, сволочи, по ночам стреляют! А теперь еще и это… Боже мой, Сократ Иванович, Боже мой!

— Ты болен, Коля! — уверенно проговорил Гредис и принялся надевать свитер и сапоги. — У тебя делирий, судя по всему, что печально, но не интересно… — Профессор утер слезы, с недоумением рассматривая влагу на своих пальцах, помассировал виски. — Значит, ты посиди тут покамест. Можешь лечь поспать. А я, в с-с-самом деле, пойду. Каролина смерть свою приняла. Что-то же делать надо?! — Он в растерянности остановился посреди кухни с шарфом в руках. — Кто бы еще сказал, что именно? Где ее искать теперь? На базаре р-р-р-разве? Но так же нельзя? Нельзя же просто прийти и собрать в мешок, что от любви моей осталось?! Там же части тела вперемешку с рисом. П-п-плов какой-то, прости Господи!

— На сто частей разрезали женщину проклятые насекомые! — подтвердил Николай. — Ты иди, конечно, туда! Но, думаю, тела, то есть все, что от них осталось, в морг уже отвезли. Так что ты документы возьми на всякий случай. И ее, и свои. Придешь, скажешь, так, мол, и так, груз двести забрать надо. И не бойся там! Я поправился уже, только чаю согрею и у телевизора сяду! — Коля допил остатки водки прямо из горлышка и с сожалением поставил пустую бутылку у ножки стола…

Накрапывал зимний дождь со снегом, когда они хоронили Каролину в закрытом свежем липовом гробу, стоившем совершенно неприличные деньги. Кроме них двоих и Лизы у могилы толклись четверо трезвых, злых, усталых копачей и полупьяный бездомный, терпеливо ждавший в сторонке, покуда профессор оставит у могилы преждевременно ушедшей жены заранее заготовленную горсть карамелек и чекушку дрянной водки.

— Война, млять, самая настоящая война! — говорил Коля, кутаясь в плащ.

— Война, Коля, куда деваться, — соглашался Сократ, — только странная.