Долговязый Джон Сильвер: Правдивая и захватывающая повесть о моём вольном житье-бытье как джентльмена удачи и врага человечества

— Нет надобности?

— Да. Еда поступает сюда ежедневно, хлеб, фрукты, мясо. Я приношу всё с равнины.

— Хорошо, — сказал я. — Мои деньги не должны лежать без дела.

— Я не плачу ни за что.

— Не платишь?

— Нет, это дары. Джону Сильверу.

— Чёрт подери, — выдохнул я. — С чего это вдруг такая щедрость? Ах, да, из сострадания, шут их возьми. Им меня жалко. Да? Они думают, у Джона Сильвера душевное расстройство. Полагают, у меня не все дома. Правда ведь?

— Не знаю, — сказал Джек.

— Не знаешь? Ты что, не слышал, что обо мне говорят?

— Нет, я ничего не слышал.

— Ты не разговариваешь со своими соплеменниками?

— Это не мои соплеменники, я не знаю их языка.

— А где твои? Из племени сакалава?

— Они вернулись домой. Остался один я.

Должен признаться, это известие огорчило меня, но не испортило общего настроения. Значит, после торжественного ужина, устроенного в честь команды Снельгрейва, Джек не произнёс ни слова, поскольку говорить он мог только со мной. Сколько же времени прошло с тех пор, как «Очарование Бристоля» вышло в море? Неделя? Две? Месяц? Два? И у меня хватило наглости спрашивать Джека, как он проводит время.

— Когда я закончу… — сказал я.

— Я знаю, — прервал меня Джек, — мы будем охотиться на кабанов и коптить окорока.

— Да, так мы делали раньше. Когда у нас было много времени.

— А сейчас разве у нас нет времени?

— Ты знаешь, о чём я. Тогда мы не думали о том, что настанет день, когда придётся поставить точку. Жизнь во цвете лет — это как ненаписанная страница, Джек, когда всё замечательно. Мы знали такие времена, не правда ли?

Джек кивнул.

— Ты помнишь первый день на «Морже»? Я его никогда не забуду.

— Почему? — спросил Джек.

Я посмотрел на него, и вдруг мне пришло в голову, что ни он, ни его соплеменники не встречаются в моих воспоминаниях. Как только моя нога ступила на борт «Моржа», я о них забыл.

— Что вы делали в тот день?

— Мы встретили ещё двух наших соплеменников. Бывших рабов, какими были сами. Мы сидели вместе.

— Сидели вместе?

— Да. И ждали, кода вернёмся сюда. На Мадагаскар.

— Ждали?

— Да, — сказал Джек. — Вот этим и занимались на борту «Моржа».

— Но мы же плавали с Флинтом три года.

— Да. Бывали минуты, когда мы думали, что никогда не вернёмся назад. Но ты ведь обещал доставить нас к берегу, когда мы прибудем сюда.

Джек не был борцом за правду, но его слова прозвучали укором. Первое время с Флинтом было наилучшим в моей жизни, а Джек и его соплеменники просто сидели, ожидая конца плавания. А я ещё хотел поговорить с ним о былом! Полная бессмыслица. Какие могут быть воспоминания, если ты всего лишь отсиживаешь задницу в ожидании конца?

— Я думал, вам было хорошо на «Морже».

— Лучше, чем на плантациях. Но мы ведь не такие, как ты.

— Да уж, — прервал его я и засмеялся. — Подобных мне немного найдётся.

— Я говорю про племя сакалава и искателей приключений. У нас есть своя земля, мы — народ. А вам на это плевать, как ты обычно говоришь.

— Почему же вы не ушли, если всё было так ужасно?

— Но там был не ад. Просто пустота.

— Пустота?

— Да. Не было души.

— Не было души? А свобода? Всё время было в вашем распоряжении. Никаких забот, пусть дни идут своим чередом без всякой спешки. Иметь впереди средства и возможность заниматься, чем угодно, когда плавание закончится. Разве это не душа, или как ты это называешь?

— Когда человек одинок, у него нет души. Он — ничто.

— Мы ведь не были одиноки на борту. Нас было сто тридцать человек.

— Но мы не были вместе. Мы, сакалава, бились друг за друга. А вы — сами за себя. Каждый за себя. Сколько человек умерло в те годы? Как их звали? Откуда они были? К чему стремились? Не всё ли равно, сказал бы ты. Те, кто умер, были забыты на следующий же день. «Они пали за доброе дело», — говорил ты обычно. Это твои слова! Да-да, вы были одиноки, вы не были вместе. Где же тут душа?

— Не знаю, — сказал я небрежно, не желая портить себе настроение.

В конечном счёте, Джек был единственным, кто остался и с кем я мог беседовать, кроме Джона Сильвера.

— Я так и не понял, что ты хочешь сказать, когда говоришь о душе, — возобновил я разговор.

— Да, ты не понял, — ответил Джек.

— И всё же ты называл нас братьями, когда надо и когда не надо.

— Да. Мы братья. Я тебе не нужен. И я тоже справлюсь без тебя. Но мы нужны друг другу.

— Так обычно говорила Долорес.

Странное чувство вонзилось мне в грудь, в самую сердцевину моего чудесного настроения.

— Когда я закончу, — сказал я Джеку, — ты объяснишь мне, что такое душа.

— Ладно, — ответил Джек.

— Как только я поставлю точку, мы отпразднуем это, — сказал я. — Мы пригласим тех, кто ещё жив, и тех, чья нога когда-либо ступала на борт «Моржа». В любом случае, праздновать, пировать мы умели, ты должен согласиться со мной. Тогда мы были все вместе, чёрт возьми, а теперь ты можешь говорить всё, что хочешь.

— Да, тут вы мастаки, и тогда вы действительно были вместе. В такие мгновения у вас была душа. Но немногие это помнили на следующий день.