Доля ангелов

Я варила ежедневно большой котел каши, похлебку из рыбы, но, когда из не толстых бревнышек Карл собрал коробки для окон, и мы их поставили, закрепили по бокам парой рядов, я решила, что пора устроить небольшой праздник для людей.

Проквасила заранее два литра молока, расчала мешочек с сахаром, что без заказа привез мне Карл, на отрез простой ткани выменяла десяток яиц, и к концу работы начала жарить оладьи на топленом масле. Не дело так шиковать, но людей порадовать очень хотелось. На угольках поставила сливок со стакан и сахара в них положила пол стакана.

Через пару часов у меня была гора оладий, а в миске немного сгущенки. После каши у нас был прекрасный десерт с чаем из дикой смородины — так я обозвала куст, на котором ягоды были не съедобными, а вот листья оказались почти смородиной.

Люди никогда не ели такой вкуснятины, и целый котелок был поглощен в несколько минут. Расходились все довольными и сытыми.

Решили подождать немного, чтобы стены немного посохли — я боялась, что они «поедут» под весом. Неделю стояла жара, и мы с Дином терпеливо срезали траву серпами и оставляли сушить, ходили ее ворочить, трясти, чтобы просыхала. Сеновала у нас нет, поэтому я объясняла Дину что такое стог, и даже рассказала, как сделать самодельные вилы из деревца с тремя верхушками. Если стог правильно сложить, трава не запреет и не промокнет — надо слоями, топтать его немного и сужать кверху. В середине поставили опору — три жерди — вокруг них сено будет хорошо держаться. Мариз смотрел и дивился, но не повторял — у него есть сеновал.

Горошек уже дал усики, и начал падать. Поле у меня было не малое, но валяться ему нельзя — надо подставки организовать. Хоть редкие, но поставить. В лес я ходила раз тридцать. Приносила и расставляла ветки, направляла усики на них — поднимется немного, а там друг за друга вцепятся — стеной расти будут. Я с нетерпением ждала первых нежных стручков, а лето уже дошло до середины.

Огород приходилось поливать, и мы ежевечерне носились от огорода к реке и обратно, чтобы после дневной жары напоить наши посевы.

К гончару я пришла случайно — искала отвязавшуюся Вивьен, которая отвечала на свое имя из кустов. Так и вышла к домику гончара. Он ее уже поймал и вел к дороге. Я извинилась за свою девушку, но он только посмеялся, мол, ничего, пора и познакомиться.

— Я Мартин, гончар, — сняв самошивную шапку, чуть наклонил голову молодой еще, лет тридцати, мужчина. Голубоглазый, с соломенными волосами и крупным носом — картошкой, он походил на Емелю из книжки со сказками.

— Я Лора, мы с братом недавно пришли сюда…

— Знаю, знаю, пришли и уже шума наделали — все говорят, что строите какой-то дом без камня, — он сощурил глаз, смотрел внимательно, но хоть улыбался — это радовало.

— Да, приходите, посмотрите.

— Обязательно приду, давно любопытно, только без приглашения неудобно было идти. Сейчас как раз нет работы, — ишь какой культурный — не суется без приглашения, ну хорошо, что люди есть разные.

— А может я вам черепицу закажу? Делали уже черепицу?

— Делал, конечно. Только, это ведь не быстро.

— А я не тороплю. Сколько времени надо?

— Да, пару месяцев, не меньше. Ну, если помощник будет какой — быстрее.

— А вам помощник нужен знающий, или любой?

— Да, любой пойдет — научу замешивать глину, раскладывать по формам, сушить…

— Я предложу деревенским, думаю, не откажутся — сама буду им продуктами отдавать. А с вами рассчитаюсь, как хотите. Могу деньгами, только позже, или постоянно могу молоком и рыбой снабжать.

— Договоримся. Давно я не работал по многу, хорошо бы начать.

— Мартин, а вы можете делать большие емкости? Ну, вот как горшок, только очень большой и крепкий нужен.

— Насколько большой, как дом? — он рассмеялся, а я посмотрела на его дом.

— Меньше, чем дом, но выше меня ростом, и шире, — я расправила руки сгнув их в локтях.

У деда была постройка, в которую вход был запрещен почти всем, она называлась марани[1]. В ней, прямо в земле были вкопаны несколько больших квеври[2]- кувшинов, у которых из земли торчало только горлышко. Дед осенью заливал в них размятый виноград вместе с косточками и гребнями грозди, оно бродит, пока шапка мезги не поднимется над горлышком, перемешивал деревянным веслом, потом, когда эта шапка оседала, он переливал набродившееся сусло в чистый кувшин рядом и закупоривал кувшин — доливал до полного и вжимал в вино крышку. Чтобы там не осталось воздуха. Так оно стояло до весны. Когда весной мы разливали его по кувшинам и бутылкам, дед был счастлив — весь его труд становился ароматным напитком. А из мезги, что осталась от вина, бабуля делала чачу.

Я спускалась целиком в такой кувшин, и отмывала его дочиста изнутри — скоблила, терла, потом он заливал туда воду, ополаскивал и насосом откачивал воду. До осени они стояли открытыми, только горлышки были завязаны марлей, сложенной в несколько слоев.