Доля ангелов

— Твой брательник занял у меня бабки под собственное ювелирное дело. Говорил, что договорился о выставках за рубежом. Показывал брюлики на фотках и верительные грамоты от «Де Брис». Мы поверили картинкам с голыми бабами и остались в дураках.

— Может быть, вам стоит спросить у Маркела?

— Издеваешься, сука! — единственный глаз Циклопа наливается гневом.

— У меня есть подозрения, что мой брателко жив.

— Еще слово — и мы тебя подвесим…

— Ну, раз так, должен вас огорчить, ребята: ни денег, ни драгоценностей у меня нет. Сожалею…

— Ты сожалеешь? — вскипел Циклоп. — Ты еще не знаешь, что такое сожалеть! Я лично выписал десять чеков на предъявителя, каждый на четвертак: двести пятьдесят тысяч долларов. Сечешь? Чеки были оприходованы за день до того, как твой брательник сыграл в отходняк. Ты был первым, кто побывал в его халупе, а потом мотался в Гурзуф. Откуда мне знать, может быть, ты там прятал деньги или переправлял в Турцию драгоценности?

Ближайший оруженосец подал Циклопу «саквояж доктора Ватсона», из его раскрытой пасти явились паяльник, ведерный электронагреватель и электроутюг.

В кирпичной коробке, куда нас затащили, гулял сквозняк. Циклоп включил калорифер и расцвел каннибальской улыбкой. Должно быть, он представил, как посадит нас на этот гриль. Но для начала он включил паяльник и поднес раскаленное острие к лилейным щекам Маши, явно намереваясь выжечь автограф.

— Стой, стой, командир, так не пойдет. Предлагаю начать с меня. Так, значит, это вы обшмонали мой дворец в Тихой Пристани?

— Ты нам зубы не заговаривай, принц Датский. Если не вернешь деньги, вас обоих, тебя и твою кралю зароют под гробом покойника, но перед этим вы пожалеете, что родились на свет.

— Стойте, ребята. Может быть, он перевел деньги на другой счет? Я нашел у Маркела какие-то облигации, бумажонки, пачку банковских кредитов. Я в этом ни черта не понимаю.

— Где они?

— У меня дома.

— Точнее.

— В книгах… Полное собрание сочинений Сталина в тринадцати томах.

— О, це дило! Где живешь?

Я назвал адрес.

— Ладно, — сжалился Циклоп. — Если мы найдем деньги, мы вас небольно зарежем. А вот если не найдем…

Представитель теневого бизнеса выразительно скрипнул зубами и ухмыльнулся. Должно быть, в эту минуту его пустое око смотрит в ад, выбирая для нас самые жестокие муки.

Мои запястья сковали наручниками. На Машу спецсредств не хватило, ее руки перекрутили скотчем. Нас обоих привязали к стульям и оставили под надзором охранника, ражего детины с «говорящим» прозвищем Дебил. Каждые несколько минут Дебил выходил на балкон и по мобильнику докладывал шефу обстановку.

— Почему ты вернулась, Маша? — спросил я, едва мы остались одни.

— А ты не догадываешься?

— Ты что, тайная послушница матери Терезы? Сначала ты решила избавить меня от всех хлопот с перстнем, а теперь — поддержать морально?

— Я видела в зеркало заднего вида, что у тебя неприятности и решила вернуться. Если можешь, прости меня, Арсений.

— Ты тоже охотилась за перстнем?

— Не надо об этом. Молись, чтобы Циклоп и его банда задержались.

— Об этом я уже позаботился. Тринадцать томов сочинений Сталина… Плюс три прижизненных издания… У нас в запасе целый час.

Маша оглядела стены в сырой штукатурке и паутине проводов. На полу стоял калорифер. Спирали малиново накалились. Дебил сел на диван, расстегнул ворот рубахи и смотрел на Машу. Ее лицо и шея блестели от пота, а духи пахли одуряюще. Охранник подошел к ней ближе, потрогал толстыми пальцами серебряный амулет на ее шее.

— Пить! — Маша выразительно посмотрела на столик с пятилитровой бутылью воды.

Охранник снял крышку с бутыли, перелил воду в пластиковый стакан и поднес к ее губам.

Я дернулся и опрокинул со стола пятилитровую бутыль с минералкой под ноги дебилу.

Маша резко ударила его головой в подбородок.

Потеряв равновесие, детина осел в лужу на полу. Я пинком опрокинул калорифер в разлитую минералку. Посыпались искры. Дебил задергался в конвульсиях. Я зубами взял со стола бутыль с пивом, на стуле допрыгал до окна и выбил стекло. Маша перепилила скотч на своих руках о торчащие из рамы осколки, и, обернув руки в пластиковый пакет, достала у обвитого молниями дебила ключ от наручников.

— Ладно, мы не живодеры… — я выдернул шнур калорифера.

* * *

— Твоя девушка? — спросил Генрих, придирчиво оглядывая Машу.

Закончив осмотр, он довольно хмыкнул:

— Эх, будь я помоложе лет на пятьдесят, отбил бы ее у тебя!

Поздним вечером, когда Штихель уже похрапывал на лежанке, я взял Машину руку. Я был уверен, что так она скажет мне правду, а если нет, то я успею поймать токи лжи и дрожь ее смятения.

— Маша, кто ты?

Она молчала, опустив ресницы.

— Маша, я жду ответа… Как ты оказалась в «Чингисхане», почему не уехала? Где перстень, в конце концов?

Маша мягко освободилась, расплела волосы и вынула из прически перстень на длинном тонком шнурке. Словно, посвящая меня в рыцари, она одела его на мою шею.

Потом сняла с шеи серебряный амулет и протянула мне. По ободу кельтского креста был выбит едва приметный шифр, похожий на офицерский номер.