Доля ангелов

   Маша издает короткий резкий крик и в прыжке ногой бьет по запястью боевика снизу, так что оружие отлетает в сторону. Затем следует молниеносный удар под дых с оттяжкой под правое ребро и рубящий удар ладонью в кадык, Адамово яблоко. Говорят, когда-то Адам подавился куском райского яблока, и теперь он комом стоит в горле у всех его потомков. Хрустит хрящ, гулко екают внутренности, и боевик оседает на пол. Дивны, дела твои, Природа-Мать: стройная женская ножка и нежная рука в бою подобны молнии.

   Мы прыгаем в черный катафалк Барри и, высадив дверь гаража, разбив задние ворота и своротив джипы, вылетаем на шоссе. По корпусу машины чиркают пули. Позади нас рвут ночь автоматные очереди, ревут моторы, свет фар мечется по дороге. Мы вылетаем на шоссе. За поворотом мелькает глухой «аппендикс» – съезд в лес. Мы выезжаем через кювет, погасив фары и кувыркаясь на ухабах, летим незнамо куда по разбитому тракторами шляху.

   – Этот маньяк так пялился на тебя. Он сначала задушил бы меня, а потом...

   – Маньяки идут на запах жертвы, – бросает Маша.

   – Да, ты не похожа на жертву. У тебя, должно быть, черный пояс по каратэ? Но эти коммандос, откуда они взялись?

   – Если за нами подъехали крутые парни, значит им что-то нужно. И нужно от тебя!

   – Почему от меня? Остановились-то из-за тебя! Хотя, знаешь... перстень! Но ведь его у меня уже нет! Но ты права: охота началась! И все это как-то связано со смертью Маркела. Все сходится в узелок, завязанный его гибелью. И к Тайбеле, по всей видимости, должен был ехать он, и теперь гоняли бы за ним.

   – Лисицы Чингисхана... – едва слышно прошептала Маша.

   Я чуть не выпустил руль:

   – Где?

   – Этот пропавший перстень, по твоим словам, похож на перстень Чингисхана! Ну, ты же писал о нем в своей новелле.

   – Так я же наврал с три короба! Просто есть какая-то легенда о пропавшем перстне Бога Войны! И больше ничего!

   – А мне думается, ты был близок к истине.

   – Но даже если эту аварию нам устроили и бандюки натянули через дорогу цепь перед самым нашим носом, то при чем тут Чингисхан?

   – Цепь через дорогу – это древний воинский прием, как об этом написано в твоем же опусе. Когда неукротимый Тимур-Мелек – начальник Ходжентского войска, уходил по реке, то отборная конница монголов пытались его преследовать. Они скакали по обоим берегам реки и в какой-то момент опередили ладьи, и натянули посреди реки цепь, но Тимур-Мелек разрубил ее. Здесь все то же: река, цепь...

   – Но цепь-то через дорогу! По-твоему, мои вирши достойны экранизации?

   – Как любое сверхталантливое творение, – заметила Маша без тени ехидства.

   – Значит, в этот дом нас заманили. Барри, тайный агент Чингисхана зазвал нас к себе, когда понял, что мы в воде не тонем... Я и Анелия – единственные, кто видел перстень фокусника. Значит Нелли и Барри – одна шайка-лейка. Меня они решили убрать как свидетеля. Интересная версия. Кстати, сколько времени? – я привычно поискал часы. – Все, в общагу ты уже опоздала. Зачем тебе косые взгляды тети Дуси? Дуем ко мне!

   – Кто тебе сказал, что я живу в общаге? Ты, что разведчик, неотразимый Рихард Зорге? Ну, положим, на мотоцикле ты гоняешь так же лихо и даже имеешь скромный успех у дам... Но в остальном... – Маша поморщилась.

   – Прошу тебя, Маша, поедем! Уже ночь, а ты мокрая, и вообще...

   Я бормотал что-то о своем ночлеге в комнате Тишайшего Алексея, чтобы не стеснять ее, о кодексе рыцарской чести, не веря ни одному своему слову. Перед милицейским постом мы бросили колымагу Барри и поймали машину.

   Маша жадно пила на кухне горячее молоко. В широком махровом полотенце, она была похожа на царевну, не до конца сбросившую лягушачью шкурку, и ее волнующая худоба была заметнее. Плечи и колени атласно светились, с распущенных волос на пол падали прозрачные капли, она пахла нежно и пряно, как пахнет золотистая приречная верба весной в праздник шалых вод.

   Я пошарил у Алексея Тишайшего бутыль «сугревного» и плеснул себе для храбрости:

   – Маша, мы сегодня с тобой реально рисковали, а я все еще ничего про тебя не знаю. Прости, но я не понимаю, как ты оказалась рядом с Маркелом?

   – Арсений, прекрати!

   Но мои кони уже сорвались и, бешено раздувая ноздри, неслись в пропасть:

   – Ну, хорошо, о мертвых либо хорошо, либо ничего, но ответь, ты что, его действительно любила?!

   – Нет.

   – Так, значит, без любви...

   – У нас ничего не было – если ты об этой животрепещущей теме...

   «Ба! Вот это номер! Все модели Маркела в первые же часы знакомства позировали на фоне белой простыни, а тут невеста! Крепко же эта птичка зацепила!»

   – Тогда скажи, ты любишь кого-нибудь?

   – Любовь – что-то вроде добровольного рабства: боязнь потерять... Острая боль от уходящего времени... Животная жажда и бред ревности. Страстная игра, жестокий танец на лезвии ножа. Любовь – одна из самых глубоких и страшных ловушек природы. Я не хочу никого любить, – Маша вынула рюмку из моих рук и выплеснула в раковину. – Если хочешь остаться человеком, больше не пей!

   – Маша... Подожди, помоги... Мне не за что зацепиться, я сдохну к утру, – я обнял ее мягко податливую, теплую и задохнулся.