Доля ангелов

   В 1946-м цирк вернулся в Москву. Город гудел, как оживший весенний улей, на стройках гремели копровые бабы. Повсюду играли духовые оркестры, тарахтели уличные репродукторы, рапортуя о новых стройках и достижениях. Наши выступления развлекали уставших от невзгод людей, соскучившихся по карнавальному блеску. Мы выступали на сценах уцелевших клубов, в детских домах и летних театрах, но уже к осени была сооружена крепкая арена из сосновых досок, крытых трофейными коврами. Нам выдали множество немецкого реквизита, нарядных платьев, фраков и кружевных манишек. У нас появился настоящий оркестр с барабанами и скрипками лучших европейских мастеров. Несколько цирковых лошадей вернулись с военных дорог, и Ральф Кинг возобновил свой конный аттракцион. Уже не было прежних скакунов с шеями, выгнутыми дугой и алыми плюмажами. Фронтовые лошади понуро бежали по кругу и шарахались от аплодисментов. Их шкуры были покрыты мозолями и шрамами, а разбитые копыта вздымали вихрь опилок. Но вместе с ними вернулся волнующий запах цирковой конюшни, самый любимый и памятный для меня из всех запахов мира. Директор вновь заказал реквизит для космического аттракциона Насти. Близился Новый 1947 год, радостно-мирный, с елками, блестящей канителью и маскарадами. Перед вечерним представлением мы с Настей катались на коньках в парке имени Горького под бесконечный «Вальс Цветов». Я сжимал ее руку в сырой, покрытой снежным жемчугом варежке. Внезапный удар сбил и разметал нас по обеим сторонам ледяной дорожки. Я выбил коленную чашечку и не мог подняться. Конькобежец, сбивший нас, галантно подал руку Насте, после помог подняться мне. Я едва узнал Юшку Бровкина, так он вырос и раздался в плечах. Над его верхней губой темнел смуглый пушок. Ореховые глаза сияли радостью. Оказалось, что Бровкины давно перебрались в Москву. Юшка был старше меня всего на два года, но уже щеголял в ладно подогнанной форме офицера госбезопасности.

   Я валялся с больным коленом, а он водил Анастасию в «Ударник» на вечерний сеанс, угощал мороженым и покупал цветы.

   Ночью, в канун Нового Года меня разбудил поздний звонок. Заикающийся от страха Шулята велел срочно явиться в дирекцию. Через полчаса помятые и перепуганные циркачи уже грузились в крытый грузовик с реквизитом. О том, что нам предстоит выступать перед Вождем на его даче в Кунцево, мы догадались лишь в последнюю минуту. Среди популярных жанров у Сталина были явные антипатии. Если цирк он просто не любил, то цыганские танцы и пение были под запретом, а эстрадный юмор таился на задворках в основном из-за национальности юмористов. «Не каждый юморист – еврей, но каждый еврей – юморист», – шутили эстрадники. Практичный Сталин презирал все бродячее, глумливое, нарочито яркое, таящее подвох и риск.

   Мне было приказано показать феномен угадывания, Насте – вызывающе красивый танец с алым знаменем.

   – Нас всех расстреляют, – обреченно шептала циркачка, едва мы выехали на правительственную трассу. – После того как мы покажем цирк, нас всех зароют в лесу.

   Во время представлений эта милая полноватая брюнетка жонглировала ногами, подбрасывая золоченые чурбачки, последнее время их сменило бутафорское «березовое полено» и гигантские болты, на которые она во время выступления накручивала гайки.

   – Прекратить панику! Вы покажете все, на что вы способны. Страна во враждебном окружении, поэтому не болтать и сохранять бдительность. – приказал Шулята.

   По странной случайности, а, может быть, по особому заказу, но в ту ночь Шулята выбрал самых молодых циркачей. Проехав полтора десятка километров по правительственному шоссе, машина притормозила у шлагбаума и свернула налево, в свете фар замелькали молодые ели. В коридоре домика охраны, похожем на длинный пропускной пункт, мы встретили выходящих на волю грузинских певцов и немного успокоились. Потный, пахнущий алкоголем Власик приказал обыскать парней, девушек пропустили без досмотра.

   В холле висела большая карта, в простенке, подсвеченная лампами, стыла посмертная маска Ленина. Из дальней комнаты доносился шум попойки.

   – Мне надо в туалет, – обреченно прошептал жонглер.

   – Я пойду с тобой, – поддержал его я.

   Страх, непредсказуемость и напряжение готовы были сыграть с нами злую шутку. Двое охранников провели нас в подвал, где располагался туалет. Навстречу нам в сопровождении охранника в штатском мелкими стариковскими шажками двигался Сталин.

   Мы вжались в стены. Заметив наши серые лица, Сталин остановился и, покачивая пальцем перед нашими лицами, важно произнес: «Молодежь не должна бояться товарища Сталина, он – друг!» Как и в нашу первую встречу, он говорил о себе в третьем лице, словно некий «Сталин» был легендой, а смуглый грузинский старик с покатыми плечами и выступающим из-под распоясанного френча животом, уважал и побаивался его. Я был поражен, как сильно сдал Сталин.