– Мне показывали старое, темное от времени дело на французском языке. С надписью «Хранить вечно». Я действительно родилась в Париже. Вскоре моя мать исчезла, а я попала в бродячий цирк. Но я ничего не помню о том времени. Наверное, меня расстреляют... На всякий случай...
Скрипнула дверь, Лебедев глазами показал на часы.
Я схватил Анастасию за руку. План побега за секунды сложился в моем мозгу: прямиком по лестнице, через черный ход до автомобиля Лебедева, а там исчезнуть, раствориться в снежной метели.
– Нет, не сейчас! Ты все погубишь! – Лебедев оторвал меня от Насти и выдавил за дверь: – Быстро в машину, пока они не опомнились!
По коридору, навстречу нам уже грохотал сапогами взвод охраны. Двое часовых остались на пороге комнаты Анастасии.
Во дворе Лебедев затолкал меня в машину. Двигатель еще не успел остыть и завелся с полоборота. Машина раненым зверем металась по московским переулкам, свернула на Бульварное кольцо и понеслась к набережной. Затем резко развернулась, и, путая следы, словно за нами неслась бешеная погоня, помчалась в сторону Таганки и Заставы Ильича.
– Лебедев, мне надо поговорить с вами, остановите машину! – попросил я.
Он свернул в переулок, въехал в арку и затормозил.
Я молча протянул ему перстень с алым камнем:
– Лебедев, я отдам вам этот перстень, только помогите мне спасти ее.
По его скупому, жесткому лицу прошла тонкая судорога. Он взял перстень, посветил зажигалкой. Камень пропитался светом и заиграл.
– Дорогая вещица. Откуда такая?
– Она перешла мне от моего учителя.
– От того жида?
– Вы не смеете так говорить!
– Да успокойся ты, я не хотел тебя обидеть, но зря ты поверил ему, Оскар. Он заразил тебя неизлечимой духовной болезнью. Рано или поздно твой дар, твои редчайшие способности понадобятся партии и Родине, а ты не умеешь ходить строем, тащить плуг и носить ярмо... Ты не сможешь преданно служить грядущему коммунизму и братству народов. Ты будешь скрывать свой талант, затаившись, вынашивать крамольные мысли, прятать душу, потому что на ней – язвы и проказы. А вот перстень... Перстень – достояние народа, и мне даже не важно перешел ли он по наследству, был ли куплен в магазине, найден или снят с убитого. Я могу взять его и без твоего согласия.
– Лебедев, я вижу вас изнутри. Вы честны и связаны некоей клятвой. Этот камень нельзя взять силой, только передать, иначе он обратится в орудие зла.
– Откуда ты знаешь, может быть, мне только этого и надо. Ладно... Шучу! Меня устраивает цена вопроса. Я помогу тебе и ей. После успешного окончания операции ты добровольно сдашь мне перстень под расписку. Ты и не знаешь, что носишь на груди... Хотя, может, так оно и лучше. Этот перстень, как две капли похожий на тот, что когда-то искал Блюхер. На границе Монголии и Китая перстень исчез. Последнему хозяину этого перстня Блюхер предлагал сохранить жизнь, если тот выдаст эту странную реликвию. Тот предпочел умереть.
– Вы говорите о бароне Унгерне?
– Да... о нем. Теперь эта штуковина всплыла в самом сердце советской России из кармана фокусника. Есть ли во всей этой истории логика или она придумана сумасшедшим сказочником?
Лебедев рассеянно смотрел сквозь заметенные стекла.
– Оскар, Оскар... Что мне делать с вами? – говорил он, словно жалуясь. – Мы строим совершенные боевые машины, выводим ветвистую пшеницу. Еще немного, и хлеб будет расти на деревьях. Великий Сталин собственноручно скрестил тыкву с арбузом на своей даче у Холодной Речки. Скоро мы завершим ядерную программу, и наши самолеты полетят на Луну или еще
Путь в подземелья начинался в подсобке старинного магазина на улице Горького. Мы спустились в сухой подвал, вскрыли люк, ведущий в подземелье, миновали мрачные катакомбы и вскоре оказались в широком подземном туннеле. Лебедев держал в руках фонарь. Он двигался уверенно, находя неприметные ответвления хода. Осыпавшийся темный кирпич сменился белым, грубо тесанным камнем; мы были вблизи исторического центра.
У развязки кремлевской теплоцентрали устроили привал. Я попросил показать мне ампулу с противоядием.