Доля казачья

Сел я тогда на пароход, всё того же «Амура», и поплыл с семьёй, куда глаза глядят. Разговорился я с одним мужиком местным, он и подсказал куда ехать. Подходил я к тому баку, что когда-то так лихо расписал пулями. А там стоит слово Лёнин, и кто-то дописал уже словами: бак-ёмкость! Вроде сам писавший замаскировал весь смысл написанного раньше слова. Жутко мне стало. Тогда да за одно только слово Ленин меня самого под пулемёт поставили бы. И чего я больше всего не ожидал, подошёл ко мне сам капитан и, не сказав мне ни слова, уважительно пожал мне руку. Потом подумал, наклонился к самому уху и сказал туда шёпотом: — Молодец, Лёнька! Так и оказались мы с семьёй здесь. И вот, как видишь, основательно обжились, как всегда казаки делали.

Забеспокоились мы, ведь нам ещё назад надо возвращаться.

— Там Пупыкин уже, как говорится в народе, икру мечет. А дорога-то дальняя да лесная, на такой дорожке шибко не разгонишься. И, не дай Господь Бог, мы опоздаем к проверке. Тогда другие люди уже никуда не пойдут после нас. Будет у Пупыкина предлог это сделать. Никак нельзя людей подводить, грех большой! И им надо семена закупать, да жизнь свою налаживать.

— Не волнуйтесь, запряжём мы самых быстрых лошадей и мигом вас доставим до вашего дома.

А потом и сам спохватился и самому страшно стало.

— Да будь он не ладен, этот казённый дом! Я лучше вас кетой угощу, её здесь осенью по всем ручьям валом идёт, хоть по ней пешком ходи.

И кеты на стол хозяйка тащит, и соленой и вареной, а к ней и икры янтарной чашку, кушайте на здоровье. Вам теперь отъедаться надо, родненькие вы мои. Что нам сказать хозяевам, уже все и выплакались вволю, и напились, и наелись.

А Аня и спать устроилась на большой хозяйской кровати. Разметалась там на перинах, как в сказке хорошей, наверно в облаках белой лебёдушкой летает. Да как бы серый коршун с высоты не налетел. И хозяйка перекрестила девочку и отогнала его рукой, совсем как курёнка, кыш, нечисть!

Загрузили мы два мешка с картошкой на повозку, несколько соленых кетин и караваев хлеба. Не забыли и про Шохиревых и им подарков наложили от Федоркиных. Не поверят те, когда узнают про эту нашу дивную встречу в такой глухомани. Наверно, есть что-то такое, что нас всегда по жизни ведёт и поддерживает. Так и сейчас получилось!

— Спасибо Всевышнему, Отцу нашему Господу Богу и Святому Духу! — и перекрестились казаки с благодарностью. — Не даёт он нам пропасть, казакам, детям его!

Стала и у нас жизнь налаживаться, построили мы большой дом и стали жить одной семьёй. Постепенно купили себе и коровку и лошадку, всё, что для жизни надо. Но всё равно мы не могли считать себя свободными, так и висел над нами дамоклов меч закона. А жизнь всё равно была невыносимо тяжёлой, на лесоповале болезни и множественные несчастные случаи губили людей. Страшно было смотреть на лесорубов, которые выжили после укуса заражённого энцефалитом клеща. Выжил человек и сам себе не рад, не слушаются его руки и ноги и даже голова. Все они болтаются в разные стороны и, похоже, никак не подчиняются своему хозяину. Это нарушена у человека центральная нервная система. И язык его изо рта выпадает и слюни текут по нему. Плачет несчастный человек, ведь мозг у него работает чётко и ясно.

Зимой мы работали по пояс в снегу и все нещадно выматывались. И люди и лошади не жалели себя. И кто больше страдал из нас, в таких условиях, было неясно. А вот с дерева сорвался «рябчик», огромный сук, что висел на кроне целого дерева. Их много таких «рябчиков» зависает на соседних деревьях. После трагичного и грандиозного падения спиленного исполина. Его уже нет рядом, он, как и человек, выпал из бытия. Только молчаливые стражи его и остались, на чужую беду!

Раскачает ветер деревья и рябчики к земле устремились, тяжко им висеть там в одиночестве. А тут и жертва подвернулась, и раскалывает ей рябчик голову, до самых плеч, как ножом режет. Не долго мучается такой осуждённый, умирает почти мгновенно. Что у него осталось в памяти из своей, этой нечеловеческой жизни, никто уже не узнает.

— Отмучился бедный! — только и скажут его товарищи по работе. — А нам ещё сколько терпеть осталось, и никто того не знает.