Долина белых ягнят

Хабиба всякий раз упоминала про эти сапетки: «Вот насколько я была лучше, красивее, чем соседка Данизат, теперешняя жена Бекана».

— И ты согласилась?

— Меня никто и не спрашивал. Это теперь растут дети, непослушные родителям. Наказание аллаха. Дочь захотела замуж — пошла. Сын захотел жениться — женился. Родители только руки возносят кверху. Но это не похоже на родительское благословение, а больше напоминает голосование на сельском сходе.

Апчара снова уткнулась в книгу про любовь. Эти разговоры ее не касаются. Пока не закончит институт, о замужестве думать не будет. Апчара видит, как старается мать, чтобы вывести своих детей в люди. Зимой и летом ходит она в одном и том же платье. И все ради Альбияна и Апчары.

«Кожа на мне, как решето, от многих бед», — любит говорить Хабиба. Иногда она вспоминает все удары судьбы, которые послал ей аллах. Словно он хотел испытать ее волю и преданность. Судьба ее была, как угли в ладонях, которые позаимствуешь в очаге соседа и несешь к своему очагу, перебрасывая с руки на руку.

Когда Темиркан умер, Альбиян учился в Москве. Пришлось ему изощряться, чтобы успеть к похоронам. Весь аул провожал Темиркана в последний путь.

Этому не приходится удивляться. Почти все новое, что появилось в ауле за эти годы, так или иначе связано с именем Темиркана: школа, детские ясли, детская площадка, комитет крестьянской взаимопомощи, общественная баня, сельский клуб.

После похорон Альбиян заявил, что в Москву больше не поедет, не может бросить на произвол судьбы мать и сестру. Но тут и Апчара впервые показала характер.

— Мы не маленькие. Руки-ноги у нас, слава богу, есть. С голоду не умрем. Еще и тебе поможем. А ты должен учиться.

Брат поддался уговорам, уехал.

Апчара и правда начала помогать. В фанерный ящик она укладывала груши из отцовского сада и посылала в Москву. Альбиян получал посылки, но груши успевали попортиться в дороге. Можно было выбрасывать их, не открывая ящика, не глядя.

Конечно, об этом Альбиян домой не писал. Напротив, благодарил, расхваливал вкус, аромат, обещал Апчаре привезти что-нибудь из Москвы.

Апчара старалась. Она пекла кукурузные чуреки и тоже упаковывала их в фанерные посылочные ящики. Чуреки не гнили, подобно грушам. Они обрастали зеленым пухом плесени и затвердевали до крепости хорошего речного булыжника.

И опять Альбиян хвалил в письмах вкус чуреков, но все чаще и настойчивее напоминал, что слишком уж Апчара заботится о нем. Видимо, это мешает ей учить уроки и помогать матери по хозяйству.

А еще Апчара вкладывала в конверты, к длинным письмам своим, лепестки любимых цветов, листочки с садовых деревьев, а однажды положила даже пятирублевую бумажку.

В школе за хорошую учебу ее премировали сандалиями. Но сандалии почему-то выдали мужские, пришлось их продать. Из вырученных денег она отослала пятерку брату, а на остатки купила матери чувяки: Хабиба два раза в день ходила за водой, а вода далеко. Да еще приходилось ей носить зерно на мельницу. А кто сосчитает, сколько километров накружишь за день по дому? Апчаре не давала дотронуться ни до воды, ни до дров: «Твое дело книжки, учебники. Твой брат черпает зерна знания прямо из амбара, а тебе приходится по зернышку подбирать на току. Учись, приедет Альбиян, удивишь его. Скажет, откуда сестра набрала столько знаний?»

Апчара засиживалась допоздна около тусклой керосиновой лампы, стекло у которой походило больше на латаную-перелатаную железную трубу на кирпичном заводе. Но как бы ни засиживалась Апчара, она успевала выспаться и набраться сил. В школу приходила веселая, бодрая, с розовыми от мороза щеками.

Однажды кто-то сказал на школьном собрании: «Боевая наша Апчара». Слова как слова. Но привились и сделались вроде прозвища. «А что скажет боевая наша Апчара?» «А почему не пришла в школу боевая наша Апчара? Не заболела ли?»

Апчара сидела на одной парте с Азизой, которую следовало бы прозвать Застенчивой, если не Тихоней. Но девочки подружились. Друг без друга никуда, два орленка в одном гнезде. Выглядывали из-за парты, как черноголовые костяные газыри выглядывают из своих гнезд на черкеске. Особенно если обе подружки нагнутся, загородятся крышкой парты, чтобы прыснуть над мальчишками, когда те растеряются у доски.

Аслануко, без которого не обходится ни один концерт самодеятельности, сочинил да сам же и спел на мотив «Яблочка»:

Эх, чарочка —
Вино красное,
Апчарочка
Огнеопасная!

Парень бросил школу, ушел на курсы шоферов, потом в армию, а нелепая песенка его прижилась в школе. Апчара сердилась, когда пели частушку, но разве всем запретишь?

Но потом как-то сразу, сама собой затихла озорная песенка (уж лучше бы пели каждый день без перерыва). Черная тень войны набежала на аул и на школу. Учеников то и дело отрывали от уроков и увозили на строительство оборонительных сооружений. Стало им не до чарочки — Апчарочки. Отстала песенка и осталась там, в довоенном времени.