Долина бессмертников

— Совет князей не даст тебе согласия! — в словах старика прозвучала откровенная угроза.

— Князьям я скажу то же, что и тебе: укажите выход!

— Хунны еще не разучились воевать, — проворчал Бальгур. — Надо стоять на своей земле до последнего воина!

— До последнего! — шаньюй зло усмехнулся. — Князь Бальгур, мертвым земля нужна лишь для того, чтобы гнить в ней.

— Пусть гнить, но в своей земле, шаньюй Тумань!

— Земля никуда не денется, князь Бальгур. Сейчас главное — это выжить, сохранить народ и войска, — голос Туманя зазвучал неожиданно спокойно и печально. — Если будем живы, мы еще вернемся в свои кочевья в Великой Петле. Отступление не есть позор, это обычная военная уловка.

„А ведь он уверен, что прав, — подумал Бальгур. — И в суждениях его есть свой резон…“

— Хорошо, шаньюй, — вдруг стал он прежним Бальгуром, неторопливым и вдумчивым. — Ты убедил меня. Завтра на Совете я буду за уход в Великую степь.

Шаньюй воззрился на него с нескрываемым изумлением. Он больше всего опасался противодействия со стороны Гийюя и Бальгура и поэтому никак не мог ожидать, что старый князь, пользовавшийся немалым влиянием среди предводителей родов, так неожиданно и легко перейдет на его сторону.

— Но я должен сказать вот еще что, — продолжал глава рода Солин. — Нельзя восточного чжуки отдавать в заложники — духи предков будут разгневаны на нас, и путь наш в Великую степь окажется несчастливым. Ты согласен со мной, шаньюй?

„Так вот какую цену он запрашивает! — Тумань задумался. — Сотэ и Бальгур… Бальгур и Сотэ… Что делать, кого из них двоих предпочесть? Наверное, все-таки Бальгура, потому что Гийюй тоже против того, чтобы отдавать Модэ бритоголовым…“

— Князь Бальгур! — торжественно заговорил он. — То, что ты сказал сейчас, — разумно, мы не должны гневить духов. Юэчжи не получат заложника!

— Ты успокоил мое сердце, шаньюй! — Бальгур облегченно пригладил усы, вздохнул. — Очень трудное сейчас время… но небеса, видящие все, конечно же вернут нам свою милость.

С этими словами он поднялся, пожелал шаньюю здоровья, благорасположения духов и осторожно вышел.

Принятое решение вдруг успокоило Туманя. Он потребовал коня и с чувством большого облегчения поехал к Мидаг.

Яньчжи возлежала уже в постели, но еще не спала. Возле нее сидела прислужница, развлекавшая свою госпожу не то сказками, не то сплетнями. Когда вошел шаньюй, она тотчас удалилась, бросив в огонь, догоравший посреди юрты, пучок сухого можжевельника.

Тумань опустился на красочный ковер, расшитый изображениями диковинных зверей — крылатых волков, рогатых львов, когтистых грифонов с колючей чешуей. Подобными же изображениями — птиц, рыб и невиданных морских гадов — были испещрены и настенные ковры. В неверном и тусклом свете пламени все эти чудовища странным образом оживали, как бы начинали шевелиться. Туманю вдруг показалось, что и Мидаг, которая лежала, подперши рукой голову, и, не мигая, смотрела на него большими раскосыми глазами, — тоже всего лишь вышивка на ковре, сделанная искусными руками.

— Ты сегодня весел, — произнесла она своим низким и чуть хрипловатым голосом. — Случилось что-нибудь хорошее?

— Пожалуй, — он усмехнулся, наливая себе подогретой молочной водки. — Кажется, я добился того, что большинство князей не станет возражать против ухода из Великой Петли. Значит, на этот раз мы избежим столкновения с Мэнь Тянем. Дунху, возможно, удовлетворятся данью, что мы им платим. Вот только юэчжи…

— Что юэчжи? — Мидаг настороженно приподнялась. — Разве заложника им недостаточно?

— Заложника, говоришь? — Шаньюй отлил из чашки в огонь, чуть помедлил и выпил. — Нет, заложника мы им не дадим!

— Что?! Почему не дадим? — Она мгновенно выскользнула из-под одеяла и, не прикрывая наготы, подошла к Туманю. В ее легкой походке, в горделивой подвижности ее тела было что-то от горячей молодой кобылицы, которая выступает танцующим шагом, готовая вот-вот сорваться в бешеный бег. — Разве ты передумал? А мой отец сказал мне… — Она опустилась перед Туманем на колени и устремила на него умоляющие глаза. — Я так радовалась сегодня, когда узнала, что Модэ уедет отсюда… Тумань, я боюсь его! Ты видел, какие у него глаза? Волчьи! И это в шестнадцать лет! А что будет, когда он возмужает? О, духи, я чувствую, что он когда-нибудь зарежет меня и маленького Увэя!

— Пустое ты говоришь, — сказал Тумань, однако голос его дрогнул, и он ощутил, что тревога яньчжи невольно передалась и ему.

— О муж мой! — воскликнула она, обнимая его дрожащими руками; в глазах ее стояли слезы, длинные черные волосы разметались по медно-красным от огня плечам. — Муж мой, спаси нас, отправь Модэ!

— Не могу! — делая над собой усилие, прохрипел Тумань. — Если я отправлю его, Гийюй с Бальгуром вцепятся в меня на Совете, как собаки в марала. Они заставят меня воевать с Мэнь Тянем, с юэчжами, с дунху, а это равно самоубийству!