Долина юности

Ладно. Хватит бреда. Я кладу на место тетрадку с сочинениями и иду спать.

10. Игра РИСК

Я смотрю телек вместе с Алексом и родителями. Журналист болтает о типе, которого я видел на больших плакатах в центре Бухареста, когда был маленьким. Его зовут Чаушеску, и мои родители его ненавидят. Журналист рассказывает, что он сделал румынам. В настоящий момент он стирает с лица земли две тысячи деревень.

— Этто п-п…плохо, что он делает? — спрашиваю я у мамы.

— Это ужасно. Где будут жить эти бедные крестьяне?

Журналист объясняет, что Чаушеску уничтожил треть старого города в Бухаресте, чтобы построить новый президентский дворец. Я-то знаю, что такое треть. В школе в прошлом семестре мы изучали части от целого. Треть — это значит, что если у тебя есть круглый пирог, то ты можешь от него съесть 33 %. Чаушеску поглощает 33 % Бухареста.

— Это плохо т-так делать? — спрашиваю я у мамы.

— Представь себе: в один прекрасный день полицейский звонит в твою дверь и говорит, что ты должен уехать, потому что на следующей неделе бульдозер уничтожит твой дом. И ты ничего не можешь ему на это сказать.

Журналист утверждает, что будущий дворец Чаушеску будет «преогромным». Похоже, он станет одним из самых гигантских в мире. Самое большое здание на земле — это Пентагон. Я знаю, что такое Пентагон. Мой солдатик из Долины Юности — из Пентагона. Второе самое большое здание — музей Лувр. Он мне тоже известен: мы там были на каникулах, прошлым летом с родителями, Алексом, Проспером, тетей Эжени и бабушкой.

— Так это значит, что Румыния ок-к…кажется в Книге рекордов Гиннеса! Это круто!

— Не донимай меня своей Книгой рекордов, — хмурится мама. — Я не слышу, что говорит журналист. В конце концов, по телевизору не каждый день говорят об этой свинье Чаушеску.

А я слышу только знакомый крик с улицы и бегу на балкон. Аромат свежего воздуха всегда ошарашивает меня. В нашей прокуренной гостиной забываешь, что существует свежий воздух. Это Борис орет со своего балкона. Он живет на пятом этаже соседней многоэтажки. Алекс тоже присоединяется ко мне. Борис — это скорее приятель Алекса, потому что они — ровесники. Но вместе с тем клевые ребята, потому что позволяют мне с ними играть.

— Вы что делаете? — орет Борис.

— Смотрим телек! — кричит мой брат.

— Хотите сыграть в РИСК? — ревет Борис.

— Ну да, — орет Алекс. — Только не у нас. Мои родители смотрят телевизор.

— Тогда приходите с игрой ко мне. И захватите Виктора и Олега, — кричит Борис перед тем, как закрыть окно.

Мы возвращаемся в гостиную, чтобы сказать папе с мамой, что идем к…

— Спасибо, я не глухой, — говорит папа. — Я вас уже просил не кричать с балкона. Мы не цыгане. Швейцария — цивилизованная страна.

— Мы вернемся к шести, — обещает Алекс, заранее зная два главных вопроса: куда вы идете и когда вернетесь?

Алекс достает из своего шкафа коробку РИСКа, потом мы обуваем кроссовки. «Адидас» у Алекса и черт знает что у меня, потому что «у нас нет денег на две пары „Адидасов“» — вот слова сердитой мамы. Мы поднимаемся на одиннадцатый этаж за Виктором. Виктор — китаец. Он — мой первый друг в Швейцарии и, на самом деле, просто мой первый друг. Виктор согласен идти с нами играть в РИСК.

— Только если мы не будем ругаться, как в последний раз, — предупреждает он. — Если будем ругаться, то я не хочу.

— Давай, приходи, не парь нам мозги… — говорит Алекс.

— Ладно, только в последний раз… — пытается напомнить нам Виктор.

— Пошевеливайся, блин, мы из-за тебя теряем время. Нам надо вернуться к шести часам.

Алекс смотрит на свои механические часы. На свой тринадцатый день рождения он получил суперчасы и никогда не упускает случая, чтобы порассуждать о времени. Но Виктору наплевать. Его отец привез из Штатов самые крутые часы в мире: вместо стрелок там появляются красные цифры на черном фоне. Чесслово. Во всяком случае, Алексу не стоит выкобениваться перед Виктором. Его отец — супермегабогатый. Сначала он открыл один китайский ресторан в Лозанне, потом еще два — в Женеве. А позже он еще купил огромную гостиницу рядом с Женевой, и теперь у него еще есть новый ресторан в Нью-Йорке.

— Слушай, — говорю я, — если Борис начнет опять д-д…действовать нам на нервы, я вернусь с тобой.

Это успокаивает Виктора. В итоге он надевает свои ботинки и присоединяется к нам. В лифте Виктор спрашивает нас, смотрели ли мы по ящику передачу о Румынии. Его родители ненавидят коммунистов.

— Да ну? Чаушеску — коммунист? — спрашиваю я.

— Конечно, — отвечает Виктор с чувством превосходства, которое мне не нравится. — Чаушеску, Сталин, Мао — все коммунисты. Мой отец думает, что на земле нет ничего хуже коммунистов.