Долина каменных трав

Держа древко секиры вертикально, как посох, он с размаху вгоняет в землю остриё стального лезвия-полумесяца. Короткая дрожь сотрясает берег. Люди, верные колдуну, и кони под ними застывают как вкопанные; их взгляды гаснут, тела пропитываются безжизненно-твёрдой тяжестью.

Их плоть становится камнем.

Эти каменные фигуры теряют индивидуальность, грубеют, будто их уже сотню лет глодает ветер с дождём. Отряд за минуту превращается в истуканов, имеющих лишь отдалённое сходство с конной дружиной.

Сам колдун этой участи избегает, но внешность его тоже меняется. Черты лица проступают резче, глаза западают, кожа бледнеет, делаясь похожей на мрамор. Лезвие секиры теряет блеск - это уже не сталь, а обтёсанный белый камень.

Колдун выдёргивает лезвие из земли - и в тот же миг изваяния, которыми стали всадники, рассыпаются в крошево.

Человек с секирой опять разворачивается к реке и делает шаг.

Сразу несколько ведьм, опомнившись, бросаются на него; в их руках высверкивают водные плети. Он отшвыривает противниц с небрежной лёгкостью; идёт прямиком к шатенке.

Тем временем и сам берег переживает метаморфозу. Каменные проплешины приходят в движение; они ползут по земле как капли масла по сковородке, стягиваясь к предводительнице русалок. Ещё несколько секунд - и та оказывается в центре окаменелой площадки без единого клочка зелени. Другие ведьмы не могут туда ступить - их выталкивает неведомая холодная сила.

На площадку входит колдун. Его голос - тяжёлый скрежет:

- Ты готова принять последствия?

Шатенка растерянна, но старается не показывать страх:

- Можешь убить меня - это ничего не изменит. Река переживёт нас.

- Думаешь? Впрочем, ты всё увидишь сама. Лишь после этого я дам тебе умереть.

Он снова вонзает секиру остриём в землю - точнее, в камень под своими ногами. Держась за древко как за вертикальный рычаг, делает вращательное движение - и площадка, повинуясь этому жесту, тоже начинает вращаться.

Словно шуруп, из почвы вывинчивается скала с трёхэтажный дом, а на вершине стоит колдун с русоволосой ведьмой.

Вокруг скалы спиралью расходятся волны холода. Иней ложится на траву широкими дугами; изогнутые полосы наледи перечёркивают поверхность реки. Русалки у подножья утёса корчатся как от боли; их доспехи начинают крошиться. Ведьмы утрачивают способность к слаженным действиям и, подгоняемые инстинктом, поодиночке бредут к воде. Та принимает их одну за другой, но сама уже неспособна противостоять морозному натиску - и через полминуты покрывается прочной ледяной коркой.

Колдун, наблюдая сверху, кивает:

- Я выморожу эту клоаку до дна.

Но тут происходит сбой.

Лёд, сковавший реку на сотню саженей от скалы, прекращает распространяться - за его кромкой по-прежнему плещут волны, а берег зеленеет травой. Шатенка, воспрянув духом, издевательски произносит:

- Ты, кажется, просчитался. Той силы, которую ты забрал у своих людей, недостаточно, чтобы заморозить целую реку. А других резервов у тебя нет - ну, разве что распотрошишь самого себя. И что-то я сомневаюсь, что у тебя хватит на это смелости...

Колдун поворачивается к ней - и русалка, вскрикнув, отшатывается. В его взгляде уже почти не осталось ничего человеческого; разум погребён под слоями льда, порождённого чудовищным колдовством.

- Не сомневайся, - скрипит колдун, - я пойду до конца, даже если для этого мне придётся вывернуть себя наизнанку. Сегодня вымерзнет и ваш род, и память о нём...

Он стискивает древко секиры. Руки его каменеют, взгляд останавливается. Сила уходит из колдуна в скалу и накрывает берег. Но теперь это не просто мороз и лёд - вокруг, насколько хватает глаз, замирает любое движение, даже ветер.

Пространство над речной долиной теперь напоминает исполинскую глыбу бесцветно-прозрачного янтаря.

ГЛАВА 8

Меня разбудил стук в дверь.

Я вскинулся, непонимающе захлопал глазами - и вспомнил наконец, кто я такой и где нахожусь. Оказалось, что накануне я заснул прямо за столом, положив голову на предплечья. Шея, спина и руки затекли невыносимо, мышцы болели. За окном было утро - ещё достаточно ранее, судя по цвету неба.

Покряхтывая, словно столетний дед, я кое-как поднялся и пошёл открывать. Елизавета, войдя, сразу же заметила главное - мои каракули на бумаге:

- Ага, вы что-то всё-таки сочинили? Ну-ка, посмотрим...

- Там всего две строфы.

Она схватила листок, впилась глазами в текст; я смотрел через её плечо. Сейчас, на свежую голову, стихи меня не особенно впечатлили - их главным достоинством была простота. Впрочем, свою функцию они выполнили.

- Но почему так мало? - спросила Елизавета. - У вас тут только завязка - колдун пришёл к речной деве, чтобы с ней объясниться. А дальше?

- Я расскажу вам. Понимаете, ночью я видел сон - необычайно красочный и подробный. Рифмы, похоже, действительно оказались ключом, и прошлое приоткрылось... Я наблюдал всё так, будто сам стоял рядом... До сих пор не пришёл в себя...

- Ну же, Всеволод, не томите! Рассказывайте немедленно!