Долина костей

– «Мне повезло, что я с вами». Иллюстрация, означающая, что вы не понимаете моего языка и я с равным успехом могла бы говорить на динка. Не обессудьте, но мне давно не приходилось беседовать с людьми, напрочь лишенными какого-либо религиозного чувства. Послушайте… Господи, какие мне найти слова, чтобы вы поняли?

Ладно, Господь всемогущ и добр, но в мире существует зло, происходит много плохого, причем часто с хорошими людьми. Как это объяснить? Если, как нам настоятельно советуют, и не пытаться, а отложить это в сторону и отбросить на секунду чисто материалистический атеизм, то в каком мире вы живете? Можно встать на позицию буддизма и сказать, что нет ни добра, ни зла: все это иллюзия, цель же состоит в том, чтобы избавиться от всех привязанностей, и тогда вы сможете вернуться в мир как бодхисатва и расточать сострадание. Существует фатализм. Вы видите его в Книге Иова, в античном мире, в философии стоиков, и эта позиция, в общем виде, воплотилась в исламе. Пути Господни неисповедимы, на все воля Его, поэтому заткнись и тащи дальше свою ношу. Позиция, вполне приемлемая как раз для нас, ищущих совершенства американцев, потому что мы только и делаем, что ноем, доводя себя до бесчувствия работой, сексом, деньгами, наркотиками и иллюзией того, что мы можем жить вечно. Большинство из нас живут в страхе, отчаянии и умирают, как тупые животные, в местах, подобных этому. С другой стороны, у нас есть то, что Симона Вайль говорила о величии христианства, которое обеспечивает не только сверхъестественное избавление от страдания, но и сверхъестественное использование такового. Скажем, если ты одарен всеми благами, возблагодари Господа за честь быть способным служить бедным и несчастным. Если же все имевшееся отнято у тебя, ты раздавлен, как жук, находишься в положении, которое кто-то называет malheur, последней крайностью, личность твоя разрушена, социология подвела, медицина, экономика, политика и прочие обычные уловки бессильны, то, с другой стороны, разве все это не шелуха и тщета? Утрать все, получи более, обрети невообразимую благодать. Блаженны нищие духом. У Господа нет потерь.

До Лорны дошла лишь часть сказанного. Ее учили не принимать во внимание содержание речей душевнобольных и прислушиваться к ним только в плане отыскания возможности вставить в подходящем месте ремарку терапевтического характера. Так она поступает и сейчас.

– Что ж, если в страдании столько величия, то зачем вы вступили в орден сестер милосердия? Я хочу сказать, зачем вообще облегчать страдание, если оно приближает вас к Богу?

– Потому что так велит заповедь. Это, несомненно, парадокс, но если вас раздражают парадоксы, вам нужно держаться от христианства подальше. Атеизм восхитительно прост, как детский рисунок, и я могу понять, почему вам так не хочется от него отказываться. По себе знаю, ведь, оказавшись у Святой Екатерины, я испытывала те же чувства.

– Простите, где?

– В приорате Общества сестер милосердия Крови Христовой. Он находится в Голубых горах, в Западной Виргинии, совсем недалеко от того места, где я жила. Но об этом вы прочтете в очередной тетради. Там описано все, касающееся приората, и все, что относится к Африке.

Дидерофф откидывается назад на подушки и закрывает глаза.

– Простите, это действие снадобья. Как по-вашему, вы достаточно меня сегодня полечили? Мне хочется отдохнуть.

Лорна убирает блокнот и магнитофон в свой холщовый «дипломат» и бормочет что-то в знак согласия, стараясь замаскировать огорчение. У нее никогда не было подобной беседы с пациентом. Да, неудачные сеансы терапии случаются, но в данном случае все настолько вышло из-под контроля, как будто терапией здесь занималась не она, а пациентка!

Дидерофф открывает глаза и улыбается.

– Прошу прощения за краткий теологический экскурс, это моя дурная привычка. Святой Иоанн Креститель предостерегает от этого как от помехи духовному прогрессу. Не забудьте тетрадь. Я только что закончила. Даже не думала, что обещанное признание займет так много страниц. Вот, берите. – Она указывает на тетрадь на прикроватной тумбочке.

Взяв записи, Лорна собирается уходить, но задерживается у двери, чувствуя себя несколько задетой и желая проявить власть.

– Эммилу, – говорит она, – хотите, я позабочусь о лодке, на которой вы жили. Могу поговорить с хозяином, если вы хотите сохранить ее за собой.

– О, спасибо, но в этом нет необходимости, – отвечает Дидерофф.

– Мне порой хотелось бы пожить на лодке. Как вам удалось ее найти?

– Мне предложили, и цена устроила. Когда я сюда приехала, у меня практически гроша за душой не было, а мистер Паккер сказал, что хороший жилец для него находка и он позволит мне пожить там, пока я не встану на ноги. Он же помог мне с работой у Уилсона.

– Значит, он вам вроде как старый друг?

– Да нет – самаритянин. Я случайно столкнулась с ним в вестибюле аэропорта. Никогда раньше его не видела, но оказалось, что у нас есть общие знакомые.