Долина кукол

– Ладно, Кевин, – устало сказала она. – Если ты меня вынуждаешь…

Он схватил ее:

– Нет! Нет! Энн, не бросай меня!

Он зарыдал. Она хотела высвободиться, но вместо этого принялась гладить его по голове. Так ужасно было видеть, как человек разваливается прямо на глазах. Она ли в этом виновата, или все дело тут в его слабом здоровье и возрасте?

– Кевин, я тебя не брошу.

– Но будешь продолжать встречаться c ним? И ты думаешь, что я буду это терпеть? Зная, что ты приходишь ко мне прямо из его объятий?

– Кевин… – Она старалась подобрать нужные слова. – Мы оба знаем, что я была c Лайоном. Но он скоро поедет домой. И он знает о тебе. Он даже сказал, что ты замечательный человек.

– Это в нем его английская натура говорит. Ты не знала? Все англичане – извращенцы. Он, должно быть, особую прелесть извлекал из того, что ты спишь не только c ним.

Она покорно вздохнула. Это говорил не Кевин. Это говорил его истерический страх.

– Кевин, я остаюсь c тобой.

– Почему? Он что – не хочет тебя?

Она развернулась, пошла в спальню и стала раздеваться. Это было невероятно. История повторялась. Кевин вдруг стал похож на Аллена Купера – то же тупое выражение лица, та же инфантильная ярость. А на заднем плане снова был отстраненный Лайон, – Лайон, который ничего не требовал и ничего не обещал, в то время как она буквально разрывалась пополам. И действительно – так ли уж многим она обязана Кевину? Отношения c ним были не столь уж захватывающими – и тем не менее она ни разу за все это время не давала ему повода к ревности или тревоге. А возможностей-то было много. За ней ухаживали мужчины и помоложе и попривлекательней Кевина – и всех их она решительно отвергала. Она дала ему четырнадцать лет счастья – разве это не должно уравновесить все ее обязательства перед ним? И все же она была нужна Кевину. Он всю ночь просидел здесь и все курил. Она знает, каково это – сидеть и ждать кого-то. Внезапно на нее нахлынула волна нежности и жалости к Кевину. Господи, каким стариком он выглядит, каким уязвимым. Как же можно причинить ему боль?

Энн вернулась в гостиную. Он сидел там и смотрел в никуда – помятый, раздавленный. Она протянула к нему руки:

– Кевин, я люблю тебя. Раздевайся, уже поздно. Поспи хоть немного. Я здесь – и всегда буду здесь, пока нужна тебе.

Он пошатываясь подошел к ней:

– Ты больше никогда не станешь c ним встречаться?

– Нет, Кевин. Я больше никогда не стану c ним встречаться.

Две недели она боролась c собой и не звонила ему. Она пыталась начисто стереть его из своих мыслей. Хотя он и не звонил ей, она знала, что он ждет ее. Но она собрала всю силу воли, которую имела, и так и не позвонила ему. Были ночи, когда она оставалась одна и потребность позвонить делалась нестерпимой – или пробежать три квартала до его отеля. Она выходила на балкон, вдыхая благоуханный ночной воздух и глядя на звезды. Такая ночь была создана для любви – для того, чтобы быть рядом c Лайоном, а не стоять вот так, в одиночестве. И неизбежен был как бы случайный проверочный звонок Кевина. Раньше он никогда так не делал, но теперь завел привычку звонить в самое неурочное время. Часто, прощаясь c ней, он не без значения говорил:

– Что ж, девочка моя, пора и мне в мою холостяцкую берлогу. Сегодня твоему старичку осталось только в теплую ванну – и баиньки.

Но через три часа он уже неслышно открывал двери ее квартиры.

– Никак не заснуть, – говорил он. – Можно остаться у тебя?

Она улыбалась и c жалостью смотрела, как на лице его проступает облегчение – она дома, и одна.

Она ужинала в «Двадцать один» c Кевином и одним из новых владельцев «Гиллиана», когда в кафе вошел Лайон. Это было в конце июня, в один из тех душных, жарких вечеров, которые приходят внезапно, без предупреждения. Температура была за тридцать. Она весь день снимала рекламу и очень устала. И изнывала от скуки. Но тут, подняв голову, она увидела, как в зал элегантно входит Лайон в сопровождении юной особы, как сказал бы Кевин, «пальчики оближешь». Метрдотель повел их в другую часть зала, и Лайон не увидел Энн. Она же со своего места могла наблюдать за ним, оставаясь незамеченной. Спутнице Лайона было лет девятнадцать, ее черные волосы были распущены по плечам. У нее был густой загар, и было очевидно, что над этим загаром она работает систематически. Лицо у нее было смазливое, а тонкое белое платье вызывающе облегало юную фигурку. Тоненькие лямочки платья образовывали глубокое декольте. Ее рука c неправдоподобно длинными ногтями, покрытыми серебристым лаком, не выпускала руку Лайона. Она трепетно внимала каждому его слову. Она трепала его волосы. Однажды она что-то сказала, и Лайон, откинув голову, рассмеялся. Потом он склонился к ней и легонько поцеловал ее в кончик носа. Энн почувствовала себя совершенно больной. Сколько же ночей он провел c девицами такого типа? А она все эти ночи лежала без сна, желая его, думая о нем, представляя себе его в одиночестве и считая, что достаточно ей только позвонить…