Долина лошадей

— Знаешь, Уинни, что бы ни говорил Джондалар, я думаю, что Удалец появился на свет благодаря твоему жеребцу. Может быть, все дело в его духе, но я с этим не согласна.

Мне бы очень хотелось родить ребенка от Джондалара. Но это невозможно — что я стану делать, когда он покинет меня? — Она вдруг побледнела, ужаснувшись при мысли об этом. — Ах, Уинни! Джондалар скоро уйдет от нас.

Она кинулась прочь из пещеры и бегом спустилась по тропинке, не глядя себе под ноги. Глаза ей застилали слезы. Она промчалась по берегу реки, остановилась у скалистого выступа и прислонилась к нему, задыхаясь от рыданий. «Джондалар скоро уйдет отсюда. Что же мне делать? Разве я смогу это вынести? Что я могу предпринять, чтобы уговорить его остаться? Ничего!»

Она сползла на землю, прижимаясь к каменной стене, как будто уклоняясь от сыпавшихся на нее ударов. Он уйдет, и она вновь останется одна. Ей придется жить в одиночестве, без Джондалара, и ничто на свете не может быть страшнее этого. «И что я буду тогда делать?, — подумала она. — Может быть, мне стоит тоже отправиться в путь, найти Других и поселиться среди них? Нет, я не смогу этого сделать. Они спросят меня, откуда я пришла. Другие ненавидят членов Клана. Они станут считать меня мерзкой тварью, если я не придумаю, как их обмануть.

Нет, я не хочу лгать. Мне бесконечно дорога память об Айзе и Кребе. Уба — моя сестра, и она растит моего ребенка. Члены Клана — мои сородичи. Когда я осталась совсем одна, они взяли меня к себе и окружили меня заботой. Но теперь Другие не захотят со мной знаться.

А Джондалар уйдет. Мне всю жизнь придется провести в полном одиночестве. Уж лучше бы я умерла. Бруд проклял меня, и все в конце концов получилось так, как он того и хотел. Разве я смогу жить без Джондалара?»

Эйла плакала до тех пор, пока у нее не иссякли слезы. Теперь она чувствовала лишь страшную опустошенность. Она вытерла глаза тыльной стороной руки и тут заметила, что до сих пор держит доний. Она развернула ее лицом к себе. Мысль о том, что можно сделать из кости такую вот фигурку, казалась ей поразительной. В лучах лунного света доний как будто приобрела еще большее сходство с Эйлой. Глядя на волосы, заплетенные в косички, на скрытые в тени глаза, на очертания носа и овал лица, Эйла вспомнила собственное отражение в воде.

Почему Джондалар решил придать сходство с ней доний? Ведь она олицетворяет собой Великую Мать Землю, которой поклоняются люди из племени Других. И правда ли, что частичка ее духа, заключенная в этой фигурке, теперь связана с той, кого они называют Дони? Креб говорил, что благодаря амулету дух ее связан с Пещерным Львом и с Урсусом, Великим Пещерным Медведем, покровителем Клана. Когда она стала целительницей, ей вручили частичку духа каждого из членов Клана, и никто не лишил ее этого дара, когда на нее наложили проклятие, обрекающее ее на смерть.

Клан и Другие, духи тотемов и Великая Мать. И все претендуют на частичку ее духа. «Наверное, дух мой пребывает в полном смятении, — подумала Эйла. — Я что-то совсем запуталась».

Задул холодный ветерок, и она решила вернуться в пещеру. Отодвинув в сторону вертел с давно остывшим мясом, она развела в очаге огонь, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Джондалара, и поставила греться воду, намереваясь заварить чай, который поможет ей немного успокоиться. Эйла понимала, что сразу ей никак не удастся заснуть. Глядя на язычки пламени, она вспомнила, сколько времени ей довелось провести вот так, сидя и глядя в огонь, пытаясь увидеть в его игре подобие жизни. Жаркие языки пламени то приникали к сучьям, то вздрагивали, как бы отшатываясь, постепенно распространяясь по поверхности дерева, чтобы затем поглотить его и превратить в пепел.

— Дони! Это ты! Это ты! — закричал Джондалар во сне. Эйла рывком поднялась на ноги и подошла к нему. Он метался по постели, размахивая руками. Ему явно что-то снилось. Эйла уже собралась было разбудить его, но тут веки его затрепетали, и он открыл глаза.

— Джондалар, что с тобой? — спросила она.

— Эйла? Эйла! Это ты?

— Да, это я.

Глаза его опять закрылись, и он тихо что-то пробормотал. Эйла поняла, что он и не просыпался и разговаривал во сне, но теперь он уже не метался так по постели. Убедившись в том, что он совсем успокоился, Эйла вернулась к очагу. Глядя на затухающий огонь, она принялась пить чай. Почувствовав приближение дремоты, она разделась, улеглась рядом с Джондаларом и укрылась шкурами. Ощущая тепло, исходившее от тела спящего мужчины, она подумала о том, как холодно ей станет спать, когда он покинет ее, и от невыносимой тоски из глаз у нее снова хлынули слезы. Она плакала до тех пор, пока не забылась сном.

Джондалар бежал, тяжело дыша, спеша поскорее оказаться у темневшего впереди входа в пещеру. Приподняв на миг голову, он увидел пещерного льва. Нет, нет! Тонолан! Тонолан! Пещерный лев припал к земле, а затем взмыл в прыжке. Внезапно на пути у него возникла фигура Великой Матери. Взмахнув рукой, она прогнала льва прочь.

— Дони! Это ты! Это ты!