Долина скорби

Опустив голову, Аддерли призадумался. На своем пути он встречал многих негодяев, но вот таких, как братья Савьер, были единицы. Работая с грубым материалом, он требовал от своих наемников излишне не усердствовать, если на то не было особой надобности. «Люди делятся на тех, – любил он говорить. – Что достойны быстрой смерти, ибо в силу невежества не могут отличить порок от добродетели, и на тех, что достойны мук, ибо отринули божьи заветы и безрассудно бросились в объятия порока». Подобное он когда-то говорил и по молодости лет, когда имел круг друзей, от которых осталась одна лишь память. Одних унесли болезни, других – жажда к странствиям, в погоне за которой они сгинули в чужих краях. Душа искала разговора, но, не было человека, с кем можно было поговорить по душам. Навестив старого друга, он надеялся обрести в нем того самого человека, а вместе с ним вернуть и былое, по которому так сильно тосковал.

– Был бы не прав, не стал бы тем, кем стал, – заметил Блоссом,

прервав размышления друга.

– Я тебя удивлю, – проговорил Аддерли, подняв голову. – Я не безгрешен, и я тоже совершаю ошибки, от которых мне бывает стыдно.

– Поясни, будь так мил.

– Может, как нибудь потом, а сейчас вернемся к прежнему разговору.

Так что, ты согласен или нет?

– А как сам думаешь?

Обреченно мотнув головой, Блоссом обвел рукой пустую таверну, в которой помимо них и Джими никого не было.

– Другого я и не ожидал, – улыбнулся Аддерли и поднялся из-за стола.

– Уже уходишь?

– Да, мой друг. Нынче в полдень королева собирает совет.

– Тогда до встречи?

Поднявшись, Блоссом одарил друга грустной улыбкой и протянул руку.

– Блоссом, – сказал Аддерли, ответив рукопожатием. – А тот пес правду говорил?

– О чем ты?

– О твоем мальчишке.

– Да, сущая правда… мои дела плохи как никогда. Конкурентов, как грязи, и клиентов меньше с каждым днем.

Джими, заслышав, что говорят о нем, зарделся и скосил взгляд в сторону подсобки. Сын шлюхи и пьяницы, он по наущению хозяина занимался тем, что писал в бочки с элем. Как тот говорил – «для придачи элю особого вкуса» – уверяя мальчишку в том, что детская моча имеет целебные свойства. На деле Блоссом занимался ничем иным, как мошенничеством, стремясь хоть как-то поправить собственные дела, а мальчишке, прекрасно понимавшем, чем он занимается, за молчание полагались бесплатные стол и ночлег.

– А контрабандой, случаем, ты не занимаешься?

– Что ты, что ты! – возмутился Блоссом, замахав руками. – Я что, похож на сумасшедшего, чтоб под старость лет ходить под виселицей?

Рассмеявшись, он схватился за кружку и опрокинул содержимое в глотку.

– Хорошо, если так, – сказал Аддерли с сомнением в голосе.

Похлопав друга по плечу, он развернулся и уверенным шагом направился к выходу, словно и не пил вовсе.

– Эй, друг, постой!

Не любитель долгих прощаний, Аддерли нахмурился, а повернувшись, нос к носу столкнулся с Блоссомом, в глазах которого

стояли слезы.

– Спасибо… тебе, – сказал Блоссом дрогнувшим голосом.

Моргнув, он прослезился, чего прежде за ним никогда не водилось: две крупные слезы, скатившись по щекам, на мгновение зависли на подбородке и сорвались вниз.

– Ну-ну, все будет хорошо, – сказал Аддерли, положив руку на плечо Блоссома.

Сказав это, он отворил дверь и вышел вон, растворившись в ночи. Скрипнув, дверь медленно затворилась, оставив хозяина и его помощника одних в опустевшей таверне.

– Странное дело, – произнес Аддерли, вдохнув ночного воздуха полной грудью. – Какие в жизни случаются метаморфозы.

Нахлобучив капюшон на голову, он зашагал в сторону Южных ворот, размышляя о своих отношениях с Блоссомом. Во всем, что случилось с ним, он винил себя и никого другого. И в том, что посоветовал ему заняться скобяным делом, хотя сам пошел иным путем. И в том, что посоветовал продать дело и купить пустырь у крепостного рва. И в том, во что он превратился, ибо от прежнего Блоссома осталась только одна бледная тень. Во всем этом он винил себя, и теперь решил изменить его судьбу, чтобы это ему не стоило. Идя вдоль крепостного рва, Аддерли не мог не видеть тени, мелькавшие в свете луны посреди домов. Странным делом, на дороге не было ни души, не считая запозднившихся путников, от которых его отделяли три-четыре сотни шагов. О чем-то споря, они кричали и махали руками, держа путь к Южным воротам.

– О Боги! – вскричал Арьен, вскинув взгляд к небу. – Мы как собаки, хвост поджали и бежали прочь!

– Боги, говоришь, – отозвался Анри. – С каких это пор ты к ним взываешь?

– Это я так, к слову, да и к кому еще взывать?

– К Князю Тьмы, к примеру.

– Не говори глупостей, брат! Ты не хуже меня знаешь, что все это чушь собачья, и пророчество, и восстание мертвецов, и Князь Тьмы! А вот старика надо было проучить.

– Ты что, не в себе!? Ты знаешь, какая о нем идет молва?

– Брехуны говорят, а ты всему веришь?

– Никакие это не брехуны. Вот знавал я одного человека, по словам которого лорд Аддерли три года выслеживал одного ростовщика, подославшего к нему убийцу. А когда нашел, то посадил голым в кувшин и приказал кормить его до тех пор, пока тот не захлебнулся в собственном же дерьме.