Долина смерти. Век гигантов

В лесу вступила в права ночная жизнь: ревели львы, медведи и махайродусы, зычным мяуканьем отзывались тигры и пантеры, выли вечно голодные волки. Однако дров не было, а спать в такой удушливой атмосфере значило, в лучшем случае, проснуться с головной болью и насморком. Это желание у фабзавука отсутствовало и, тем более, у медика. За дровами нужно было идти, как ни крутись. Друзья препирались, а краснокожие с интересом прислушивались к ним, ожидая новых чудодейств: иначе для чего так много говорить и размахивать руками? Николка собрал со всей пещеры хворост и древесные щепы, но этого хватило бы только на десять минут и требуемой тяги не дало бы. Ему пришло в голову обратиться за содействием к краснокожим.

— Дров надо, понимаете? — сказал он.

— Дъроу нато маете… — повторил вслед за ним лукавый Ург, а все остальные загрохотали и долго били себя руками по бедрам.

— Дурачье!.. — обиделся Николка.

— Тураче!.. — снова повторил Ург, расплываясь в улыбке до ушей.

Хохоча во всю глотку, на помощь Николке выступил Скальпель.

— Я с ними начну по-латыни, — объяснил он. — Дерево будет «арбор». Может, поймут… — И он сказал, для ясности тыча в потолок: — Арбор! Арбор!

Однако его так же хорошо поняли, как и Николку. Только пантомимное жестикулирование разрешило трудное дело.

Первым понял Мъмэм.

— Дъру! — воскликнул он с такой интонацией, будто упрекал приятелей за недогадливость[12].

— Не дру, а дров, — по привычке поправил его Николка, — хотя дело не в названии, а в том, как их достать.

Краснокожим это нисколько не показалось трудным. Не трогая каменной баррикады, которая ими была сооружена после своего входа в пещеру, они без колебания направились в самый темный угол. Николка поспешил за ними с факелом в руках, — для факела он использовал брошенную за ненадобностью дубину.

У пещеры было два выхода. Второй скрывался за громадной каменной плитой, торчмя поставленной к стене. Дикари понатужились и сдвинули плиту с места. Ход шел вверх под углом в 45 градусов. Он не был искусственного происхождения, — на это указывали разноцветные гальки, хрустевшие под ногами, и крутая извитость канала. Шли минут пять. Удобнее всех было идти Николке, потому что он замыкал шествие и освещал себе путь. Он с интересом рассматривал вымытые стенки тоннеля, — пласт за пластом поднимался кверху; пласты земли — страницы из книги о прошлом земли. «Сюда бы Скальпеля, — думал Николка, — скажу ему об этом завтра…» В одном месте его поразил отвесно поставленный к стене камень. Камень мог быть только принесенным сюда, за ним что-нибудь скрывалось, — может быть, третий ход. Но дикари прошли мимо, не уделив ему никакого внимания. Верхнее отверстие хода закрывалось второй плитой. Ее приняли в сторону, и лесная жизнь разноголосицей опрокинулась на головы вылезавших из тоннеля.

Вооруженные железными топорами, краснокожие вели себя вызывающе: пели, кричали, шутили. Никакой робости перед ночной тьмой, хранившей жуть, они уже не чувствовали: так резко изменилось их сознание от нового вооружения.

Мъмэм, попав в родную сферу, снова выявил свои предводительские обязанности. Половину отряда он поставил на рубку деревьев и собирание хвороста, другую половину — на стражу. Леопард, свалившийся неизвестно откуда на головы рубщиков, не успел даже пустить в ход своих клыков и когтей; он упал в ту же минуту, сраженный дружными ударами топоров.

Поставив на старое место плиту, загораживающую выход, дикари тем же путем вернулись в пещеру, нагруженные дровами и тушей убитого зверя.

— А у меня для вас сюрприз, — не удержался Николка при виде Скальпеля.

— Ну-те-с! — приготовился Скальпель слушать.

Николка, вопреки своему желанию, принужден был рассказать ему о пластах и странном камне. Пласты ученого медика интересовали мало, но камень — сильно. Из-за последнего он немедленно полез в тоннель, не желая дожидаться утра. Ему сопутствовали Николка и Мъмэм, остальные занялись костром и приготовлением ко сну.

Мъмэм не понимал, почему беспокойные человечки опять лезут в тоннель вместо того, чтобы ложиться спать, как на то указывало позднее время. Но он был дикарь и, кроме того, предводитель. Как дикаря, его интересовал каждый шаг человечков, как предводителя — каждая их экскурсия, сопряженная с опасностью.

В общем же он относился довольно равнодушно к этой поздней экскурсии и позевывал нетерпеливо, пока медик при свете факела рылся в горизонтальных напластованиях тоннеля. Но как только человечки остановились около плоского камня, а Скальпель засуетился в приступе изыскательских чувств, Мъмэм хлопнул последний раз челюстями и сомкнул их в нервной настороженности. Его смущало какое-то воспоминание.

— Ну-ка, друг, камешек бы долой, — обратился к нему медик.

Дикарь дернулся вперед для исполнения просьбы и отвернулся обратно, словно камень для него был чем-то запретным.

— Он боится, — констатировал Скальпель.

Более правильно понял его Николка:

— Ему мешает какое-то воспоминание; может быть, запрещение.