Долина смерти. Век гигантов

— Ну-ка, Мъмэмчик! — Николка уперся грудью в камень и заразил азартом нерешительного дикаря. Тот подвел плечо, как рычаг, и легким движением обнажил в стене черную нишу. После этого он произнес извиняющимся тоном:

— Пъпа арийя…

Приятели переглянулись. Скальпель побледнел, как это всегда бывало с ним в решительную и торжественную минуту. Николка с факелом полез было в нишу, но был остановлен сзади, пойманный за пояс могучей рукой.

— Пъпа арийя, — торжественно повторил дикарь, указывая в углубление.

— Ну и черт с ним! — в досаде воскликнул Николка, которому хотелось спать. — Папа, так папа, ведь не мама?!..

— Пъпа арийя… — смущенно пробормотал дикарь и попятился к противоположной стене.

В маленькой пещерке лежал продолговатый предмет, укутанный со всех сторон шкурами. Николка без всякого уважения вытянул его в проход, Скальпель с трепетавшими щеками склонился над ним и осторожно развернул шкуры. На них глянуло задорным волосатым рыльцем иссохшее от времени лицо «папы арийцев»…

Это был мумифицированный трупик, сплошь покрытый густой шерстью. Он удивительно напоминал малыша Эрти своим ростом, длинными руками и детской головкой. Но волосы, ореолом покрывавшие его лицо, были седы; оскаленные из-под уплотнившихся губ зубы — желты; передняя часть лица походила на рыло животного, и от крестца отходил десятисантиметровый хвостик…

9 «Папа арийцев». — Медик трактует о заре человечества. — Плиоцен — век гигантов. — О первобытной родине человечества. — Погребенная Гондвана. — Великое переселение. — Вырождение плиоценщиков. — Скальпель против революций вообще. — Николка обещает не вмешиваться в «семейные отношения» плиоценщиков

Целых два дня, забыв о пище и питье, забыв о суровом плиоцене, о надвигавшейся неумолимо зиме, Скальпель отдавался изучению высохшего трупика. К великому смятению краснокожих, он сначала в течение десяти часов мочил его в воде, затем парил над раскаленными камнями и, наконец, изрезал по всем направлениям.

— Это — жестоко, но этого требует наука, — оправдываясь, говорил он. Впрочем, по истечении двух дней, с кропотливостью часовых дел мастера, Скальпель снова собрал весь труп, сшил его и даже причесал. «Папа арийцев», в результате всех этих манипуляций, стал выглядеть значительно моложе и свежее.

На третий день, поймав вернувшегося с охоты Николку и прижав его к стене, на виду двадцати пар первобытноизумленных глаз, Скальпель разрядился лекцией:

— «Пъпа арийя» — не обезьяна, милостивый государь, как изволили вы легкомысленно выразиться, и не ребенок, что можно было подумать с первого взгляда. «Пъпа арийя» — взрослый индивид. Скажу больше и скажу смелей: он — человек, находящийся в весьма преклонных летах, — его коренные зубы стерты почти до основания, его черепные швы исчезли, сгладились под влиянием времени. «Пъпа арийя» — старик… проникнитесь, милостивый государь, должным вниманием и должным уважением к тому, что я имею вам сообщить…

— Проникся… — пробормотал Николка, на самом деле проникаясь отчаянием, так как видел, что заряд медика велик и десятки минут не в состоянии исчерпать его.

— Я вам дал доказательства, — непреклонный, как базальтовая гора, продолжал медик, — дал доказательства, что исследуемый нами труп, вернее — мумия, принадлежит индивиду почтенных лет, но я еще не доказал вам, что он — человек…

— Я же верю вам… — рванулся Николка в сторону.

— Милостивый государь! — вскричал медик и поймал Николку за пояс. — Милостивый государь! Вера — чушь! Коммунист не должен говорить такой ерунды. Коммунист всегда и во всем должен требовать доказательств! Всегда доказательств, и во всем доказательств, и больше ничего!.. Слушайте…

Убитый ловким дипломатическим ходом, Николка упал на землю, куда его, кстати, увлек ученый медик, и, стиснув челюсти, обрек себя на мученичество. — «Все равно, больше часа слушать не стану», — успокоил он себя.